Отец Риты, Герхард Хинкельман, был сыном шахтёра из Силезии. Когда Герхарду было три года, его отец погиб в результате несчастного случая в шахте. В тот момент его жена была беременна, но вскоре после родов умерла из-за невыносимых тягот жизни без мужа. В 1930 году Герхард уехал в Берлин, где устроился парикмахером, а ещё год спустя познакомился с будущей женой – Хильдегард, урождённой Линк, родом из правоверной еврейской семьи.
Симон Линк, отец Хильдегард, изготавливал и продавал оптовикам сигары. Ему помогали и пара наёмных работников, и жена Мальвине. Усердная работа давала свои плоды – материально семья была относительно обеспечена, хотя к богатым они и не относились.
Родители Риты поженились 26 октября 1933 года с полного одобрения Линков. Пусть изначально Симон и Мальвине и не были в глубоком восторге от факта, что их зятем станет христианин – они не собирались дочери ничего запрещать. Сам Герхард искренне полюбил Хильдегард, был настойчив, скромен и добр, и в итоге добился своего. Особенно Линки поддержали Герхарда, когда выяснилось, что национал-социалисты готовят законодательный запрет на браки между «арийцами» и евреями. Вдобавок Герхард обещал тёще и тестю, что перейдёт в иудаизм – и сделал это, но уже после войны, в 1950-м.
Когда Хильдегард забеременела, семья, несомненно, радовалась, но с оглядкой: всё возрастающее антисемитское давление вызывало опасения за судьбу будущего ребёнка. Однако в середине 1930-х евреи ещё считали, что эти явления лишь временные, и никто из них не верил, что власть собирается их ликвидировать.
Рита родилась 2 апреля 1935 года. Конечно, она была всеобщей любимицей. Поначалу, как и все младенцы, Рита была пухленькой, но потом быстро похудела и превратилась в очаровательную стройную девочку с голубыми глазами и светлыми волосами – внешность её была совершенно не еврейская, что в итоге неоднократно спасало ей жизнь.
Дед, мама и папа работали, поэтому Рита много времени проводила с бабушкой. Мальвине стала для неё едва ли не самым близким человеком – Рита доверяла бабушке все радости и тревоги, чувствуя себя рядом с ней в безопасности.
Вся семья жила в трёхкомнатной квартире в берлинском районе Пренцлауэрберг, на Зеебрюггештрассе (ныне Ширицштрассе), дом 34. Симон Линк, кроме сигарного дела, также работал в еврейской общине, обладая статусом госслужащего – но эту должность он потерял из-за одиозного нацистского закона «О восстановлении профессионального чиновничества». В итоге Линк был вынужден работать носильщиком трупов на близлежащем еврейском кладбище в районе Вайсензее. «Я помню, как он часто приходил домой грустным и не мог ничего есть, когда хоронили ребёнка или совсем молодого человека», – вспоминала Рита.
22 февраля 1940 года Герхарда – не забудем, что евреем он не был – призвали в вермахт. Он проходил базовую подготовку неподалёку от Бад-Саарова под Берлином. Узнав, что его жена – еврейка, командование попыталось его склонить к разводу. Не добившись этого, они уволили Герхарда с военной службы, что тогда считалось позором. Но он сохранил верность семье. И не в последний раз.
Весной 1941 года Рита поступила в еврейскую школу – в немецкой школе ей было запрещено учиться. И как раз в том возрасте ей пришлось впервые – и очень надолго – нацепить на себя печально известную жёлтую звезду. Тогда же к Рите пришло первое понимание, что они «не немцы», принадлежат к «низшей расе» – и она внезапно увидела, что всё вокруг действительно стало по-другому. «Тёмные грозовые тучи с силой сгустились над нами, отныне затмевая моё тщательно оберегаемое детство», – писала в воспоминаниях Рита.
Евреям запрещалось посещать публичные мероприятия, садиться на скамейки в парках, пользоваться транспортом. Последнее значило, что Рита должна была каждый день ходить пешком до школы на нынешней Якобиштрассе и обратно. Вся семья очень переживала за Риту: во-первых, это был долгий путь сам по себе (примерно 3,5 км в одну сторону), а во-вторых – жёлтая звезда… Мало ли что может случиться по дороге! И поводы были: старшеклассники, сторонники Гитлера, постоянно оскорбляли Риту и других еврейских детей, всячески шпыняли и иногда даже колотили. Помощи ни от кого ожидать было нельзя – взрослые отводили глаза, отчасти страшась, отчасти радуясь тому, что еврейский ребёнок получает «по заслугам». Однажды Рита услышала, как одна женщина сказала мужу: «Когда евреи наконец будут истреблены, нам в Германии будет лучше». Справиться с этой ненавистью любимому в семье ребёнку было очень трудно.
30 июня 1942 года по указу властей еврейская школа была закрыта, а учителей и почти всех учащихся с их семьями депортировали.
За Симоном и Мальвине пришли 28 октября того же года. Их вывели, посадили в грузовик и увезли. «Это был день, когда закончилось моё детство», – писала Рита. Ей тогда было семь. Незадолго до того, в сентябре, Линкам пришло письмо, где кто-то сообщил, что Симон и Мальвине – следующие в «очереди» в концлагерь Терезиенштадт. Знакомые из-под Берлина предложили укрыться у них – и Хильдегард просто умоляла родителей сделать это. Но просьбы были напрасны. «Мы идём по пути, по которому идут все наши братья по вере, и мы ничем не лучше!» – сказал Симон. Они всё ещё не верили, что нацисты хотят убить всех евреев.
В последующие несколько недель забрали многих других родственников Риты – всего тринадцать человек. В концлагерях выжил только один – Зигфрид, дядя Риты. Он прошёл через все круги ада, пережил потерю жены и дочери, но в итоге был освобождён британскими солдатами. Увы, рак забрал его всего через семь лет после окончания войны.
Теплившаяся поначалу надежда на то, что Симон и Мальвине вернутся, растаяла – кто-то рассказал, что видел, как их доставили в Освенцим в октябре 1944 года. Там их, очевидно, и отправили в газовую камеру.
Качество жизни, если такое понятие вообще можно употреблять, снижалось постоянно. В 1941 году были введены продовольственные карточки, что затронуло евреев особенно сильно – каждый получал только треть от обычного пайка «немцев». Кроме того, продуктовые карточки евреев были помечены заметной буквой J – Juden («евреи»). Евреям разрешалось делать покупки в ограниченном количестве магазинов и только с 16 до 17 часов. Перед магазинами возникали очереди, а в 17:00 двери закрывали, и те, кто не успевал попасть внутрь, оставались голодными. С семьёй Риты такое происходило очень часто.
Выдавались спецпайки на Рождество – конечно, евреи их не получали. Однажды в праздник Рита пришла домой, а соседская девочка показала надкусанную плитку шоколада и сказала: «А ты ничего подобного не получишь, так тебе и надо!». «Я не могла это забыть долгие годы и ненавидела её за это», – признавалась Рита.
Был и другой случай. Однажды знакомая владелица соседней парикмахерской, поймав в магазине взгляд Риты, резко сказала: «Что уставилась, жидовка?» А летом 1946 года эта же дама, увидев Риту, мило улыбнулась ей: «Привет, малышка!» – «Я всё та же жидовка, что и раньше», – неожиданно жёстко ответила Рита.
В феврале 1943 года Риту и Хильдегард арестовали и три дня, вместе с другими евреями, продержали в малюсенькой комнате, где воздух кончился уже через пару часов. Невыносимые условия, скуднейшее питание… Это были еврейские жёны и дети «арийских» мужчин – таким образом на мужей оказывалось давление, чтобы они развелись с жёнами, расчистив путь к уничтожению «не немцев». Неизвестно, поддался ли кто-то такой провокации, но Герхард точно нет: он, как казалось Рите, простоял все три дня под окнами, и они набирались смелости, глядя на него через стекло. (Потом эти события получили название «Демонстрации на Розенштрассе» – когда этнические немцы и немки выступили в поддержку своих еврейских мужей и жён. Толпа, собравшаяся у здания, где были закрыты задержанные, не расходилась несколько дней, и в итоге постепенно схваченные были освобождены.)
Герхард и в дальнейшем неоднократно отклонял любезные «предложения»: гестаповцы регулярно вызывали его, пытаясь не только склонить к разводу («Вы – расовый позорник», говорили ему), но и спровоцировать его на грубость. Получив повод арестовать Герхарда, они бы тут же взяли и Хильдегард с Ритой – но расчёт нацистов не оправдался.
Осенью 1943 года Риту и родителей выселили: хозяин дома услужливо сообщил в СС, что на его территории всё ещё проживают евреи. Квартира Хинкельманов потребовалась как раз одному из эсэсовцев, и в итоге Герхарда с семьёй просто поставили перед фактом: в 24 часа собраться и переселиться в маленькую квартиру на Драгонерштрассе неподалёку от Александерплац, сейчас это Макс-Беер-штрассе. Квартал был грязным, дом – уродливым, а квартира – тёмной и обшарпанной. Но что делать, пришлось там обустраиваться. Не было даже раковины – приходилось умываться в какой-то тарелке в кухне… Соседями по дому были рабочие, жёны воюющих и проститутки с сутенёрами.
Для Риты настало время детского одиночества – на старом месте жительства ей хотя бы изредка было с кем играть. С переселением исчезли все возможные друзья-подруги. О школе не было речи. Почти всё время Рита проводила дома, лишь изредка выходя наружу и прикрывая рукой жёлтую звезду. Однажды девочка чуть не попалась: она легкомысленно захотела увидеть свой старый дом, дошла до него, но потом к ней прицепился какой-то мужчина (вероятно, с гнусными намерениями). Риту спасла случайная прохожая, но она же – из лучших побуждений – обо всём рассказала ближайшему полицейскому. Тот начал расспрашивать Риту о её имени и месте жительства, и только вовремя приехавший трамвай, на котором она сумела уехать (против правил – тоже риск!), спас её от разоблачения.
В июле 1943 года Герхарда отправили в трудовой лагерь, там мужья евреек работали в таких суровых условиях, что долго протянуть было невозможно. Если бы Герхарда отправили в отряд, занимавшийся строительством дорог, это был бы смертный приговор: он не был очень физически крепким. Но его спасло удостоверение санитара, которое он вовремя предъявил, и в итоге его назначили на должность фельдшера. О его судьбе жена и дочь ничего не знали – Герхард прислал одно или два письма, а потом эта ниточка связи оборвалась.
Хильдегард осталась одна с восьмилетней Ритой на руках. Женщину тоже направили на принудительные работы – в швейную мастерскую. А меж тем преследование евреев принимало всё более острые и уродливые формы. Евреев унижали на улицах, забирали по любому поводу и, конечно, предавали – в том числе свои же, евреи, напрасно надеявшиеся таким образом заработать спасение. Рита и Хильдегард каждую секунду боялись, что их арестуют. Это могло произойти везде, буквально везде. Рита видела, как при получении продуктовых карточек одной женщине вместо выдачи талонов сказали: «Пройдёмте с нами». Все всё видели и понимали, но помочь никто ничем не мог.
Хильдегард уходила на работу, запрещая Рите покидать квартиру и вообще хоть как-то проявлять своё присутствие. Конечно, иногда Рита выходила, закрыв жёлтую звезду – её внешний вид позволял прогуливаться относительно безопасно. В остальное время приходилось сидеть дома и почти ничего не делать; мама иногда давала ей какие-то задания по чтению, арифметике и письму, чтобы Рита хотя бы немного училась. Но полноценными занятиями это, конечно, не было.
Участились и авианалёты; порой воздушная тревога объявлялась по три раза за ночь. Евреям запрещалось укрываться в бомбоубежищах, хотя Хильдегард и Рита снимали жёлтые звёзды и игнорировали это правило. В конце концов, какая разница, как погибать? А так был хоть какой-то шанс. Но нередко бывало и так, что они просто не успевали добежать до бомбоубежища. Оно было далеко, а самолёты прилетали быстрее. Однажды Хильдегард с дочерью остались одни на улице, кругом полыхал огонь, и всё, что они успели сделать – вжаться в двери ближайшего подъезда. Похоже на кино – только это было совсем не кино. В другой раз Рита споткнулась, упала и сильно разбила колено – шрам остался на всю жизнь.
В итоге Хильдегард решила больше не бегать в бомбоубежище. Риск погибнуть был слишком велик, и они стали укрываться в подвале дома. Он не был укреплён, но это всё равно было лучше, чем встречать бомбы на улице. Туда приходили и другие люди, они не спрашивали, кто такие Хильдегард и Рита.
Пережить им довелось ещё очень много всего. Рита заболела воспалением лёгких и выздоровела лишь чудом – ей помог еврейский врач, который пришёл и, не располагая никакими лекарствами, дал несколько советов. После выздоровления дочери Хильдегард, вопреки всем запретам, стала брать её на работу, боясь во время авианалётов оставлять ребёнка дома. На их счастье бригадир не возражал, просто делая вид, что никого «лишнего» не замечает. Однажды Рита и ещё один мальчик, которого приводила на работу другая женщина, побежали за мукой. Спустились в метро – и в это время начался авианалёт. Взрослые кинулись в бомбоубежище, не обращая внимание на детей, оставшихся в темноте на платформе станции метро «Хаусфогтайплац». От ужаса они даже не могли плакать.
Фашистская истерия в адрес евреев только усилилась, «окончательное решение еврейского вопроса» приближалось, и появляться на улице с жёлтой звездой было самоубийством. В конце 1944 года Хильдегард решила залечь на дно в прямом смысле слова: она бросила работу и с Ритой укрылась в подвале, перетащив туда матрасы и чемодан с одеждой. Чтобы немного глотнуть свежего воздуха, они выходили по ночам, но стояли прямо у дома, чтобы в случае чего мигом вернуться.
Но как же быть с едой? Помощь пришла откуда не ждали: проститутки, также спускавшиеся в подвал при налётах, заметили их, и в итоге стали приносить им еду и питьё. Только благодаря этим женщинам мать и дочь прожили следующие полгода. Спасала и взаимоподдержка: Хильдегард говорила потом, что спокойствие и смелость Риты давали ей силы держаться дальше.
Конечно, им невероятно повезло. После каждой бомбардировки Берлин становился всё больше похож на адский костёр; встречались и люди, горящие заживо после попадания в них снарядов.
Хильдегард с двумя другими женщинами тайно слушали Би-би-си (что каралось смертью), и из этих новостей понимали, что гитлеровская пропаганда врёт, никакими «успехами» рейха и не пахнет, а война фактически проиграна. Непрерывные бомбардировки укрепляли это ощущение, и все оставшиеся молились только, чтобы союзники пришли как можно скорее. И вот в начале мая 1945-го все услышали необычный шум моторов, выглянули – и задрожали от радости: по улицам ехали машины с солдатами Красной Армии! Неужели свобода, неужели конец? Но страх вскоре вернулся – страх перед солдатами-освободителями. Они искали фашистов и могли застрелить любое подозрительное лицо, даже женщин и детей.
А потом началось другое. Слово Рите: «Я не понимала всего происходящего и с изумлением наблюдала, как женщин, выходящих из подвала, подталкивали винтовками, а по возвращении они, женщины, горько плакали. Какое счастье, что я была ещё ребёнком, а выглядела ещё младше. Возможно, в противном случае я не сохранила бы благодарность за то, что Красная Армия спасла мне жизнь».
И ещё прямая речь. Через два дня они вышли из подвала, движимые голодом и желанием помыться, и на улице увидели мёртвого красноармейца. А когда набрали воды в ведро и пошли назад, снова его увидели: «Мёртвый солдат всё ещё лежал там, но его запылённые сапоги исчезли. Вместо этого я увидела только две ноги в серых самодельных носках. Из всех уродств я больше всего запомнила эту сцену с украденными сапогами».
Вскоре Рита и Хильдегард вернулись в свою старую квартиру (дом Хильдегард и Риты не пострадал). Хозяин дома заулыбался, обрадовался, увидев их живыми. О том, что он сам обратил внимание нацистов на квартиру евреев, он совершенно «забыл». А в сентябре 1946 года домой вернулся Герхард – в конце войны он был в Северной Италии, и по совету главврача своей больницы бежал, точнее, пошёл пешком – без еды, денег и компаса – в сторону Берлина. Подрабатывая, где придётся. Он шёл больше года, но дошёл. Герхард Хинкельман прожил до 1960 года, скончавшись от болезни в возрасте всего 53 лет. «У меня нет никаких сомнений в том, что в его слишком ранней смерти виновно нацистское время», – писала Рита.
В 1951 году Рита встретила своего будущего мужа – Герберта. Они поженились в мае 1954 года, а ровно через два года родился их сын Денни. Рита скончалась в 1996 году от рака, а Герберт дожил до весьма преклонного возраста, уйдя из жизни только в конце 2019 года.
К счастью, Рита успела написать воспоминания о самых страшных годах – не только своей жизни, но и в целом мировой истории. А Денни Зениц перепечатал их, а также приложил все усилия для установки памятного «камня преткновения» у их дома на нынешней Ширицштрассе.
Григорий Аросев
