Дмитрий Д. – детский отоларинголог из Херсона. Ему 35 лет, его жена Анна – тоже врач, стоматолог. Дмитрий работает в областной детской больнице, до войны принимал и оперировал и в частных медцентрах.
«Вечером 23 февраля 2022 года у всех было гнетущее состояние, передавали плохие новости – Россия ставила какие-то ультиматумы, СМИ намекали, что произойти может всякое… В тот день у меня был онлайн-урок. Были участники из Киева и из других частей Украины. Диалог был тяжёлый, все молчали, делали долгие паузы, вздыхали. Все были как будто очень обеспокоены. Я помню это занятие – время тянулась мучительно долго…» – вспоминает Дмитрий.
Утром 24 февраля он проснулся – и прочитал страшные новости: бомбят Киев, взрывы в Херсоне, в других городах. Родители Анны тогда жили в Геническе – это городок на юге Херсонской области, сейчас он под российской оккупацией. Позвонили – и там бомбили, подорвали военкомат и другие здания.
Анна осталась дома, Дмитрий пошёл на работу – другого приказа у него не было, а в этом случае врач должен находиться на своём месте. Дела были: с точки зрения врача это оказался обычный рабочий день, пришло довольно много пациентов, в том числе с левого берега Днепра. «Днём уже шли бои. У нас в больнице большие окна, и из них мы видели, как летали самолёты – не знаю, наши или вражеские, были слышны взрывы, отстреливались тепловые ловушки (устройство, выделяющее большое количество тепла для запутывания ракет, оборудованных головкой теплового наведения для поражения самолётов. – „РГ/РБ“)», – рассказывает Дмитрий. С другого берега Днепра звонили родители маленьких пациентов – многие просто отправили своих детей в больницу, либо одних (тех, кто постарше), либо с родственниками… В итоге детей забирали, когда в городе уже вовсю шли бои. Под российский обстрел попала карета скорой помощи, которая везла раненых – их расстреляли из тяжёлой техники, погибли водитель и пациент, фельдшер был тяжело ранен.
Следующие дни врачи больницы проводили на работе, но преимущественно в подвале – такое поступило распоряжение. По счастью, детей с огнестрельными ранениями было не так много, как взрослых (которых отвозили в другие больницы). Врачи также занимались теми, кто уже был госпитализирован раньше – всех забрать было невозможно, в больнице оставались дети, к примеру, в онкологическом отделении. Многие врачи и медсёстры просто не могли уйти из больницы – они жили в пригороде, где шли боевые действия, и добираться домой или на работу было смертельно опасно. Так в больнице и жили.
В первые дни войны в городе было по сути безвластие. Ясности не было никакой. Начались мародёрство, вандализм. Часть продуктов питания, вынесенных из разграбленных супермаркетов, под видом гуманитарной помощи приносили в больницу.
Организовались и настоящие волонтёры. Они тоже собирали продукты, одежду – всё-таки зима. Сдавали кровь. Детям все хотели помочь, в больницу Дмитрия многие что-то привозили, хотя в первые дни острой нужды в чём-то не было. Требовались разве что шины – для отделения травматологии, но их достать мгновенно было невозможно.
Цифровое сопротивление
В какой-то момент украинские войска отступили, и жители Херсона остались один на один со своими мыслями, страхами, со своим возмущением, а главное – одни против оккупантов. «Тогда мы ещё надеялись, что российское общество не поддерживает действия своей армии и тех, кто ею руководит. Мы хотели достучаться до россиян, показать им, что они делают – бомбят мирные города, захватывают территорию суверенного государства. Это всё вопиюще и несправедливо, и цивилизованный мир должен это остановить», – рассказывает Дмитрий. Но его знакомые россияне обвиняли украинцев в ответ, заявляя, что те молчали, когда «восемь лет бомбили Донбасс».
После этого Дмитрий и его некоторые знакомые стали массово посылать фотографии с убитыми солдатами в Telegram-чаты, где было много российских женщин. Размещали эти же фотографии на картах Google. Записывали видео с комментариями по поводу происходящего – в том числе об экономике, о последствиях войны для России. Писали комментарии к чужим постам, сообщали о пропагандистских материалах в службы поддержки. Потом – но этим занимались уже те, кто в этом разбирается – начали устраивать кибератаки на сайты, писали небольшие программы, которые генерировали огромное количество обращений к конкретным сайтам, из-за чего те в итоге оказывались недоступными. Многие только этим и занимались, потому что ничего иного уже не оставалось: окна и двери заклеили, жили в коридорах на матрасах, наружу почти не выходили…
Анна на работу уже не ходила, потому что стоматологические кабинеты никого не принимали. Больница Дмитрия работала. Но в городе обстановка первые дни была ужасная. В дополнение к постоянным случаям вандализма не хватало еды: большие магазины разграбили, маленькие сами закрылись. Осталось только несколько точек, где продукты распродавались очень быстро. Хлеб пекли сами волонтёры и либо раздавали его бесплатно, либо продавали за символические деньги. Бизнес боялся работать. Но этот период продлился недолго – через несколько дней магазины начали открываться, хотя дефицит был ужасный. «Если удавалось купить мандаринов или кетчупа, столько радости было», – невесело иронизирует Дмитрий. Дороги были перекрыты, потому что как раз тогда российская техника двигалась на Николаев, и фермеры не могли въехать в город – не могли ввезти ни молока, ни мяса, ни остального. Потом понемногу начали использовать запасы неразграбленных оптовых баз, какая-то еда появилась.
«Было очень сильное чувство ненависти. И страх. Идёшь по городу – едет военная техника, там какие-то вооружённые люди, которые приехали в твой город и расстреливают тех, с кем ты ещё вчера общался-дружил. А они приехали тебя убивать, ездят по улицам, демонстрируют свою силу», – говорит Дмитрий.
Люди стали выходить на митинги. 11 или 12 марта был один из самых массовых. Очень большая колонна людей шла с центральной площади в один из парков, а навстречу ехала очередная колонна техники – судя по всему, от Росгвардии. Херсонцы начали скандировать: «Оккупанты, идите отсюда». Кто-то из русских солдат просто молча сидел, как бы понимая возмущение горожан. А некоторые начали называть собравшихся херсонцев «фашистами» и стрелять из пулемёта в воздух, прямо над головами.
Последующие митинги уже разгоняли жёстко, и людей выходило всё меньше и меньше. «Были молчаливые митинги – горожане просто выходили и стояли молча, пока их тоже не разгоняли», – вспоминает Дмитрий.
Вне Херсона
В апреле люди начали выезжать – поначалу не массово. Сперва прорвалось несколько «гражданских» машин. Об этом мгновенно все узнали, и на следующий день выехало уже под сотню автомобилей. Кто-то попал под обстрел – перестали выезжать. Потом опять начали, и с каждым днём город покидало всё больше и больше людей. Ехали на подконтрольные Украине территории, в Telegram делились опытом, маршрутами, переживаниями, расценками со стороны «проводников» по безопасным дорогам (вероятно, в этой схеме были задействованы и российские военные).
Родители и тётки-дядья Дмитрия и Анны твёрдо заявили: никуда не поедут. А семейная пара докторов решила выехать. Дмитрий полагал, что из Херсона сделают некое подобие нынешних оккупированных Луганска и Донецка, и поэтому он был уверен, что уже никогда не вернётся ни в свою квартиру, ни на свою работу.
Долго дискутировали, куда ехать. Можно было попробовать через Крым в Грузию, можно было попытаться через РФ оказаться, к примеру, в Литве. Сомнений и споров было много – но в первую очередь не хотелось нарушать украинские законы, а ещё Дмитрий опасался преследования в России из-за своих высказываний в соцсетях. Да и Анна категорически заявляла, что хочет только на украинскую территорию. «Конечно, в итоге я ни о чём не жалею, потому что выехать за границу и мучиться виной, что твою землю сейчас разрывают на куски, а ты где-то прячешься… Это было бы морально очень тяжело», – говорит Дмитрий.
Стартовали рано утром. На выезде из Херсона – несколько тысяч автомобилей. Но потихоньку колонна двигалась. На первом блокпосте только смотрели паспорта. Там стояли люди в форме спецназа, какого – непонятно. На следующем уже были солдаты – похоже, контрактники, довольно немолодые, крайне непрезентабельно одетые. Стояли, вспоминает Дмитрий, очень грустные, опустив головы, – а мимо них проезжали сотни и тысячи машин с людьми, бегущими из своего родного города.
Они свернули с дороги, ехали по полю. Блокпостов было много, на одном из них Дмитрия спросили, служил ли он (Дмитрий предполагал, что оккупанты хотели обнаружить участников АТО – антитеррористической операции на востоке Украины). Дмитрий служил, но военный билет спрятал в Херсоне, а «контролёрам» сказал, что нет. Проверяющий (тоже похожий на ФСБшника) стал изучать телефон Дмитрия – его, конечно, пришлось «почистить», но совсем пустое устройство тоже вызывало много подозрений, и если на аппарате не был установлен Telegram, россияне могли владельца задержать и увести для дальнейших «проверок», а сам телефон – просто разбить (то же самое – когда обнаруживали ноутбуки с полностью разряжённым аккумулятором). Дмитрию и Анне повезло ещё и в том, что на том блокпосту не было мобильной связи и проверяющий не мог зайти в интернет и увидеть действия Дмитрия, к примеру, на какие YouTube-каналы он подписан.
На последнем российском блокпосту сидели два молодых человека, которые были одеты в форму, будто для рыбалки и на рынке купленную, ещё и в кроссовках. И ещё пара таких бегала по дороге. Но все в балаклавах и с автоматами. Грубо разговаривали, стали обыскивать машину, ноутбук Дмитрия не нашли, но забрали «умные» часы, бутылку коньяка… «Но с другой стороны – слава богу, что оставил нас в живых», – добавляет Дмитрий.
И когда Дмитрий и Анна увидели первый украинский блокпост, они буквально заплакали – они уже полтора месяца прожили в оккупации и, кроме российских солдат, никого из «властей» больше не видели. Расчувствовались, отдали своим военным всё, что смогли – конфеты, кофе.
В итоге они обосновались в Виннице – Дмитрий там учился, в городе оставалось много друзей. Поселились в маленькой однокомнатной квартире, первые недели просто отсыпались, ходили по магазинам, радовались, что можно что-то просто купить. Пугались, когда громко хлопали двери. Но в целом там было тихо – хотя мысли о родственниках в Херсоне не давали спокойной жить. Анна устроилась на работу – стоматологом, по профессии. Сам Дмитрий из дома немного подрабатывал в IT. Постоянно следили за новостями, и по мере продвижения ВСУ в Харьковской области становилось очевидно, что Херсон вернётся украинским силам. И на следующий же день после того, как город освободили, Дмитрий позвонил директору больницы – она не стала сотрудничать с оккупантами, от неё требовали какие-то документы (искали списки военнослужащих), она им отказала, но её тем не менее не сместили с должности. «Когда на работу?» – спросил Дмитрий. «Приезжай», – ответила директор. Через две недели Дмитрий и Анна вернулись – хотели сразу, но поначалу пускали не всех, только журналистов.
Первый месяц после деоккупации в Херсоне было тяжело. Во-первых, не было украинской мобильной связи, её отключили, а та связь, которую провели оккупанты, тоже исчезла – при отступлении те взорвали вышки. Отопления, света, воды не было, мусор не вывозили. Люди сидели в холодных квартирах (уже был ноябрь), за водой ходили на реку или собирали дождевую, поднимались по лестницам с вёдрами – лифты не работали. От холода частично спасали бензиновые генераторы, но они были не у всех… «Но все были счастливы, потому что русские ушли», – рассказывает Дмитрий.
Сейчас жизнь понемногу налаживается, электро- и теплоснабжение восстановлено почти полностью – за исключением критически сильно разрушенных домов. Провели кабельный интернет. С точки зрения электроснабжения сейчас в Херсоне лучше, чем в Одессе или Киеве.
Жизнь и работа под обстрелами
Поначалу проблемы были те же. В больницу привезли большие генераторы, но быстро запустить их было технически невозможно. Работали маленькие генераторы, бытовые, но они не решали проблему, потому что их можно подключить только к паре приборов.
А через пару недель после деоккупации начались интенсивные обстрелы – когда россияне закрепились на левом берегу Днепра. «Мы постоянно слышим взрывы вдалеке, канонаду. Когда начнётся следующий обстрел города, предугадать невозможно. Я много раз ходил в один и тот же супермаркет в центре города. Но однажды, это было 24 декабря, суббота, 10 утра, „Град“ прилетел прямо на площадь перед магазином. Было много погибших и пострадавших», – говорит Дмитрий.
«Есть буквально пара секунд для того, чтобы среагировать, когда начинается обстрел. Когда летят ракеты из „Града“, раздаётся характерный свист. Тогда я был на улице, но не очень близко, метрах в 500−700 от того места. Я слышал, как они летят, и успел встать под козырёк подъезда. Надо было бы, наверное, лечь на землю, но я среагировал вот так. Слышал свист, а потом – как с интервалом в полсекунды снаряды бьют по поверхности», – продолжает он.
Из того же «Града» уже трижды обстреливали и больницу, где работает Дмитрий, в том числе в новогоднюю ночь. 31 декабря восемь ракет приземлилось на территории больницы, рассказывает доктор. Одна попала в крышу, ещё две – прямо в здание. При тех налётах никто не пострадал, но когда обстреливали город, погибали в том числе и дети.
В городе осталось 10−20 процентов населения. Часто в большом доме вечером освещены всего два-три окна. Площадка перед домом Дмитрия раньше всегда была заполнена автомобилями, припарковаться было невозможно. Сейчас во дворе стоят две-три машины. На улицах очень мало и людей, и машин. Благотворители выдают жителям продуктовые наборы – работают и Красный Крест, и ООН, и какая-то турецкая организация. Гуманитарной катастрофы в городе нет, людей немного, ресурсов хватает.
Больница загружена процентов на десять, даже меньше. Раньше коридоры всегда были переполнены детьми, сейчас в день всего несколько обращений. Врачи оказывают всю помощь, которую могут – принимают аллергологи, отоларингологи, офтальмологи, хирурги, реаниматологи. Не все врачи работают круглосуточно, дежурная смена укомплектована далеко не максимально, но проводятся и консультации по телефону.
Донорская кровь нужна постоянно, и местных жителей часто призывают к этому. Ещё больнице нужен аппарат компьютерной томографии, но он требовался и до начала войны. Всем же остальным – лекарствами, товарами медназначения – больница обеспечена полностью. Помогают и волонтёры, и государственные фонды, некоторые стараются таким образом заработать политические очки.
Главная беда сейчас – осколочные ранения или травмы при подрывах. Если человек попадает под обстрел на улице, осколки разлетаются на много метров. Совсем недавно в больнице Дмитрия был случай: где-то вдалеке взорвалась мина или ракета, и осколок попал в грудь ребёнку. В этом случае ранение оказалось лёгким, но были и другие случаи – к примеру, ракета попала в дом, прямо в квартиру, девочка получила тяжёлые ранения – были задеты руки, ноги, ухо, глаз. Но всё-таки если находиться в помещении, вероятность получить ранение намного ниже.
В больницу привезли бронежилеты – для передвижения по городу. Бронежилет тяжёлый, не все хотят в них ходить, да и не хватает их на всех. Но Дмитрий использует. Снаружи он почти не бывает: в магазин он и Анна выходят как можно реже, покупки делают сразу на несколько дней вперёд.
В Херсоне уже очень много зданий, пострадавших от обстрелов, и можно предугадать, какие повреждения более характерны. К примеру, первые этажи страдают больше, а осколки чаще летят в южную сторону, потому что обстрелы идут с юга. Это важно, и поэтому Дмитрий и Анна, как и многие другие, стараются находиться только в тех помещениях, которые смотрят на север и куда не могут прилететь ракеты. Если ракета попадает в твой дом, надеяться можно только на случай, но от осколков и взрывной волны «правильная» сторона спасает.
В больнице тоже стараются работать в комнатах с северной стороны и на верхних этажах, хотя полностью игнорировать южную сторону невозможно. Окна в больнице выбиты почти везде. Их закрыли деревянными плитами. А на первых этажах – ещё и мешками с песком. «В таких условиях и работаем», – говорит Дмитрий.
Будущее Херсона
Херсон всегда был скромным, небольшим городом, далеко не самым развитым в Украине. Дмитрий предполагает, что люди, которые были мотором местной экономики и которые уехали, могут и не вернуться. Творческая молодёжь, люди, работавшие в сфере услуг, где крутилось много денег, – почти все покинули Херсон. «Если кто и будет возвращаться, то скорее бюджетники, которые не найдут лучшего выхода, чем вернуться в послевоенный город. Это меня тревожит. А те, кто уехал, но хочет назад, сможет это сделать очень не скоро. Это большая беда Украины – население постоянно сокращается, и после войны в итоге сократится очень сильно, потому что эмигранты вряд ли вернутся», – полагает Дмитрий. Война изменила всё и навсегда.
Григорий Аросев
