Вам будет ещё смешнее, когда узнаете, что такое типично русское «Есть!» пошло от ответа английских моряков – Yes, sir! («Да, сэр!»). По крайней мере так объясняют его филологи и историки. Вторые – потому что у слова более чем 300-летняя история. Началась она в Воронеже весной 1696 года, когда Пётр I взялся строить флот, чтобы взять турецкую крепость Азов в устье Дона.
Ударной силой петровской эскадры стали 22 галеры – точные копии судна, купленного в Голландии. В России такие галеры называли каторгой – от греческого слова катергон (отсюда, кстати, пошло выражение «каторжная работа», ведь на тяжёлую работу гребца-каторжника добровольно никто не шёл, и Пётр приказал посылать туда преступников). Но если каторжников на Руси хватало, то с профессиональными матросами была напряжёнка. И царь послал на корабли солдат из «потешного войска», а для их обучения нанял англичан с торговых кораблей, стоявших на зимовке в Архангельске (у владычицы морей опыт был на столетия больше). Учителей набралось всего по два человека на галеру (под их руководством русские корабли и двинулись потом вниз по Дону), но учили они сурово и требовали беспрекословного подчинения. Отвечать на их приказы надо было чётко: Yes, sir! В русских устах звучало как «есть». Так и пошло. Ответ прижился сначала на флоте и в гвардии, а потом вошёл в армейский устав.
В сегодняшнем Уставе внутренней службы, в главе «Взаимоотношения между военнослужащими», записано: «Приказ командира (начальника) должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок. Военнослужащий, получив приказ, отвечает: „Есть“ – и затем выполняет его». В этом же уставе есть такой пункт: «Когда на вопрос начальника или старшего надо дать утвердительный ответ, военнослужащий отвечает: „Так точно“, а когда отрицательный – „Никак нет“». Но он стоит в главе «О воинской вежливости и поведении военнослужащих», то есть это ответ не на приказ. К слову, оба ответа раньше употреблялись и на «гражданке», обычно это был почтительный отрицательный ответ человека, незначительного по чину и положению.
Ну а устаревшее «Не могу знать» хоть и было стандартной формулировкой ответа нижнего чина высшему в русской армии времён Александра Суворова, но полководец его терпеть не мог. Ведь это означало, что подчинённый «не может» знать чего-либо именно в силу своей интеллектуальной ограниченности, а не потому, что не желает – это было бы всё равно что не выполнить приказ или нарушить субординацию. Суворов же считал: «Негоден тот солдат, что отвечает „Не могу знать“». В своей повести «Александр Суворов» Сергей Григорьев ярко описал такой эпизод: «А вот Суворов спросил однажды солдата: „Что такое ретирада?“ А „ретирада“, надо тебе, хлопец, знать, означает отступление. Всем известно, что Суворов отступать не любит. „Что есть ретирада?“ Солдат, глазом не моргнув, отвечает: „Не могу знать!“. Суворов инда подпрыгнул. „Как?“ – „Да так! У нас в полку такого слова нет“. Суворов, прямо как рафинад в чаю, растаял. „Хороший полк!“ – говорит».
Маргарита Дорштейн
