О Вере Набоковой написано много (например, книга Стэйси Шифф «Вера»), но она всё равно остаётся в тени – что, с одной стороны, неизбежно и предсказуемо, а с другой – было её осознанным выбором. Ей нравилось быть «миссис Владимир Набоков», нравилось быть в удобной маске – и в итоге многие даже не знали, откуда она родом. Ходили слухи, что Вера – француженка, англичанка, немка… Она всячески стремилась вычеркнуть себя из истории, и ей это частично удалось. Но не полностью.
Она уничтожила все свои письма мужу (его письма ей сохранились), она мало общалась с прессой – до смерти Набокова журналисты почти без исключения общались с ним, а после 1977 года у неё становилось всё меньше и меньше сил, да и желания на общение.
Вера Слоним родилась в Санкт-Петербурге 5 января 1902 года, её отец Евсей Лазаревич был обеспеченным адвокатом. Он умер в 1928 году в Берлине, в том же году (и городе), что и мама – Слава Борисовна. Родители Веры были родом из нынешней Беларуси – из Шклова и Могилёва; они поженились через несколько дней после рождения их будущего зятя – 16 апреля 1899 года (Набоков родился 10 апреля; всё – по старому стилю). У них было ещё две дочери: Елена (1900−1975) и Софья (1908−1996).
К моменту вынужденного отъезда из России Вера ещё нигде не работала – только училась. Семья Слоним выехала из Петрограда и оказалась в Берлине через Москву, Киев, Одессу, Константинополь и Софию. Пройти им пришлось через многое, в том числе из-за еврейства. Набоковы следовали иным маршрутом и преодолевали совсем иные обстоятельства.
Вера в Берлине поначалу работала у отца в конторе, он занимался торговлей, а потом – в издательстве.
«Все реки ждали твоего отраженья»
История знакомства Веры и Владимира в 1923-м – одна сплошная романтическая легенда. Вроде это случилось весенним вечером на мосту в Берлине. По легенде же Вера была в карнавальной маске – что придало загадочности их встрече. Вера была молодой стройной красавицей с сияющими глазами и вьющимися волосами, которая уже знала стихи Набокова и восхищалась ими. Как тут устоять? Да и зачем?
Говорить она умела так же красиво. Впрочем, Владимир отвечал ей не менее пышно.
«Ты пришла в мою жизнь – не как приходят в гости (знаешь, „не снимая шляпы“), а как приходят в царство, где все реки ждали твоего отраженья, все дороги – твоих шагов» (цитата из письма).
«Безгласно в эту мглу вошла ты, / и всё, что скучно стыло встарь, / всё сказкой стало…»
«Заговорю ли – отвечаешь, / как бы доканчивая стих».
Ну, и общеизвестный факт: почти все свои романы Набоков посвятил Вере – хотя это было много позже.
Исключительно за счёт великодушия и мудрости Веры их союз пережил его неверность – когда Владимир увлёкся Ириной Гуаданини, Вера решила проблему, просто проигнорировав её. «Она убеждает себя и меня, что ты – галлюцинация», – написал Набоков Гуаданини.
Но пережить им пришлось и куда более тяжёлые вещи: нищету, антисемитизм и связанные с ним проблемы в обществе и с поиском работы (и увольнениями), неуверенность в завтрашнем дне, нацистские времена, скитания по Европе и Америке, пока им не удалось обрести хоть какую-то стабильность.
«Г-жа Набокова напоминает нам, что мы находимся в присутствии гения»
В 1973 году Вера Набокова написала Эндрю Филду, автору первой биографии Владимира: «После почти 48 лет совместной жизни я могу поклясться, что никогда не слышала, чтобы он произносил клише или банальность» (обвинив Филда далее, что он этого не заметил). И хотя Набоковы действительно ненавидели клише, они были живым воплощением одного из них: за каждым выдающимся мужчиной стоит выдающаяся женщина. Сам Набоков говорил, что без жены не написал бы ни одного романа. Вероятно, что-то всё же написал бы, но в итоге он бы запутался в жизни и кончил бы свои дни весьма бесславно.
Вера с самого начала взяла на себя все практические вопросы, в которых её муж был весьма слаб: от переговоров с владельцами квартир до работы секретарём. Ей удавалось находить время и для набора рукописей Набокова. Когда Владимир начал преподавать в США, Вера помогала ему составлять планы лекций, контрольных работ, а ещё она даже сама проводила занятия, когда Набоков болел. По мере увеличения числа публикаций Набокова и, в частности, после успеха «Лолиты» Вера управляла всеми делами мужа – заключала контракты, убеждала издателей повышать гонорары (она ещё по берлинским временам помнила, что жизнь может в любой момент разрушиться, и к этому надо быть готовым), контролировала выплаты, внимательно следила за налоговыми делами, писала от его имени письма (о них ниже) и даже водила машину – сам Набоков этого никогда не делал; он также говорил, что не умел открывать зонт и пользоваться телефоном, за него это делала Вера – вероятно, это всё-таки его собственное преувеличение. Кто-то из исследователей даже писал, что Вера как еврейка частично следовала иудейской традиции, согласно которой главной обязанностью жены было содействовать мужу в изучении Торы…
Естественно, Вера всегда была первым читателем Набокова, она редактировала его тексты, когда он их только заканчивал (хотя она всячески отрицала своё участие в этом процессе), ну и, возможно, самое главное: она уговорила Владимира не бросать «Лолиту», черновики которой он как минимум дважды порывался уничтожить. Вера также принимала большое участие в издании книги.
До публикации «Лолиты» Набоковым хронически не хватало денег, и они переезжали с одной съёмной квартиры на другую. По той же причине, что и в Европе, Вера использовала свои знания языков – по-немецки она говорила отлично, по-французски – почти идеально. С английским ей пришлось посложнее – впервые, в отличие от мужа, она с этим языком всерьёз столкнулась уже в США, на рубеже пятого десятка лет. Вера давала уроки французского, а также работала секретарём у нескольких преподавателей иностранных языков. Излишне говорить, что её русский язык был совершенным – она знала сотни стихотворений наизусть, включая стихи мужа (совершенство её русского заключалось не в этом, но это отлично его дополняло).
Многие знают, что на протяжении всей жизни у Веры и Владимира не было собственного дома. В таких обстоятельствах, и хорошо их понимая, возможно, Вера решила сосредоточиться на совместном с мужем проекте: писателе «Владимир Набоков». Сам же Владимир по сути жил не в Германии, Франции, США или Швейцарии, а в государстве «Вера».
Об университетской работе Набокова. Уже довольно давно опубликованы его лекции, но в них отсутствуют фразочки, которые хорошо описывают происходившее в аудиториях: «Сейчас мой ассистент подойдёт к доске…», «Возможно, мой ассистент найдёт для меня нужную страницу…»
Вера присутствовала на его лекциях, как говорят, постоянно. Было ли так на самом деле, неизвестно, но зато известно, чтó о ней говорили студенты и преподаватели. Восхищаясь её внешностью (стройная, тонкокостная, с молодым лицом, хотя и седыми пышными волосами, «самая красивая женщина средних лет, которую я видел» – по признанию одного из студентов), они к её роли на лекциях относились с некоторым недоумением. Им однажды задали вопрос: что она делала на занятиях (не заметить её было нельзя: она сидела либо в первом ряду, либо, чаще, на возвышении слева от мужа)? В кругу любителей Набокова эти ответы широко известны, вот они (в переводе):
– Г-жа Набокова здесь, чтобы напоминать нам, что мы находимся в присутствии гения и не должны злоупотреблять этой привилегией посредством своего невнимания.
– Потому что у Набокова сердечное заболевание, и она всегда рядом с пузырьком лекарства, чтобы подскочить в любой момент.
– Это была не его жена, это была его мать.
– Чтобы прогнать студенток.
– Она была его энциклопедией, на случай, если он что-нибудь забудет.
– Поскольку он понятия не имел, что сам может сказать – и мог не вспомнить об этом впоследствии, – ей приходилось всё записывать, чтобы помнил, о чём спрашивать на экзамене.
– Он был слеп, а она была собакой-поводырём, что объясняло, почему они иногда приходили сюда рука об руку.
– Все мы знали, что она была чревовещательницей.
– У неё в сумочке был пистолет, и она была рядом, чтобы защищать его.
Кроме того, несколько бывших студентов признались, что они улыбались г-же Набоковой, полагая, что такая доброжелательность отразится на их итоговых оценках.
Трещина в благостной картине
Многие отмечали, что тема двойственности, двойников, зеркал, альтер эго, вечных псевдонимом-анаграмм (Adam von Libikov, Vivian Calmbrood и многие другие) находила воплощение не только в книгах, но и в подлинной жизни Владимира Набокова – как минимум в отношениях с женой. Их мозги были взаимосвязаны, сонастроены, они представляли собой чуть ли не сиамских близнецов. Однажды на вопрос, почему они не заводили домашних животных, Набоков ответил, что он бы не смог делить жену даже с кошкой или собакой. Возможно, по той же причине их сын – которого они, конечно, очень любили, о котором всячески заботились – не оказал на их брак особого значения.
О письмах. Вера писала за Владимира, но иногда и Владимир писал за Веру (отдавая «её» письма ей для подписи). Стандартной была примерно такая приписка: «Владимир начал это письмо, но ему пришлось в спешке переключиться на что-то другое, и он попросил меня продолжить». Вере регулярно приходилось объяснять родственникам, на чьи письма отвечала она, а на чьи – Владимир. В итоге адресаты порой начинали свои письма так: «Уважаемые ВВ» (Вера-Владимир), «Уважаемый ВерВолодя», «Уважаемые автор и госпожа Набокова». Так как переписка велась не Набоковым, то в итоге в письмах возникало совсем другое существо, непохожее на того, кем на самом деле был Владимир.
На протяжении более чем полувека Вера следовала за Владимиром словно тень, исполняя все его желания и капризы, включая, как говорят, замены колёс на машине, походы в магазин и ношение сумок. Но не стоит думать, что она была лишена собственной личности, желаний или мнений. Благостная картина, безусловно, при внимательном рассмотрении покрывается трещинами.
Для посторонних, не «своих», Вера была своенравной, высокомерной, самоуверенной и требовательной. Как говорили, она не обладала ни чувством юмора, ни чувством меры, ни чувством такта – точнее, чтобы всё это почувствовать, нужно было стать «своим». Вера не стеснялась делать фарш из тех, кто чем-либо не угождал Владимиру, а значит, ей. Эдмунд Уилсон писал, что Вера всегда на стороне Владимира и начинает «ощетиниваться», когда кто-то с ним просто вступает в невинный – не ожесточённый – спор.
Она не стеснялась говорить журналистам неправду, если считала это нужным, и однажды даже на простой вопрос – «Как вы познакомились» – ответила, что не помнит, а на попытки уточнить яростно набросилась на журналиста: «Вы что, из КГБ?»
О её характере говорит и следующая история.
Первый перевод романа Набокова «Бледный огонь» на русский был выполнен нашим современником, выдающимся поэтом Алексеем Цветковым, но вышел перевод за подписью Веры Набоковой. Вот что рассказывал Цветков: «Я переводил книгу „Бледный огонь“ по собственной воле. Когда работу одобрил издатель, я связался с вдовой Набокова Верой. В ходе этой переписки правка достигла такого размера, что я отказался подписывать перевод своим именем. В результате вся работа была передана другому человеку, а в конце концов книга вышла как перевод Веры Набоковой».
Возможно, она не подозревала о своей репутации в глазах других, но даже если и знала, ей точно было всё равно.
Чьей жизнью она жила?
Вера очень много времени посвящала работе на Владимира. Её выматывал бесчисленный эпистолярий. Долгие годы, десятки лет, она писала по 10−15 писем в день, и это были далеко не нынешние имэйлы, которые писать (печатать) как минимум проще и быстрее, да и переписка вся сохраняется при ответе – не надо никуда заглядывать. Вера проводила по 6−8 часов за работой, и это явно не доставляло ей колоссального удовольствия. Кроме того, она говорила, что Набоков сам не интересуется своими делами, ей приходится принимать решения (а это было самое сложное), и упоминала, что когда их сын был совсем маленьким, она не получала никакой помощи – и всё равно тогда, ещё в берлинские времена, ей приходилось куда проще.
Иногда она делала и какую-то литературную работу – к примеру, переводила стихи для мужа. Но и это не приносило удовольствия, ибо делала она это не впрямую по своему желанию, а потому что так было надо мужу.
Однажды, когда-то в 1970-х, некий критик, зная о её рабочем положении, дал ей совет: объявить забастовку, чтобы улучшить условия труда. По его задумке, Вере следовало пройти с пикетом перед отелем «Монтрё Палас», где они жили последние 17 лет, неся плакат: «В. Н. несправедливо относится к вспомогательным службам».
Но, конечно, Вера этого не сделала. Она блестяще научилась жить не своей жизнью, и никто особо не спрашивал, что она обо всём этом думает. Хотя уже после смерти мужа она писала, что работа над его огромным наследием – которая не прекращалась и после 1977 года, а может, только интенсифицировалась – делала её, одинокую, нездоровую и уже, прямо скажем, довольно преклонных лет, счастливой и нужной. Доходило до того, что жён других писателей спрашивали, почему они не соответствовали «стандарту Веры» – своей самоотречённостью она, думается, создала им немалые проблемы.
Ещё с одной стороны, с третьей или четвёртой, она была основным, незаменимым и полноценным творческим партнёром одного из самых выдающихся писателей XX века, и она это хорошо понимала, и придерживалась этого мнения (и держалась за него) все шесть с половиной десятилетий с момента их знакомства и до её ухода из жизни. Это давало смысл всему, что она пережила – и сама, и вместе с ним.
Она, как написал один из журналистов, не была в тени мужа – она была в его свете.
Присутствовала ли Вера в текстах Набокова – за исключением посвящений и некоторых романтических стихотворений? Вопрос литературоведческий, сложный и неоднозначный. Этой теме посвящены многие исследования. Скорее можно говорить о её влиянии на целые тексты, а не о её отображении в каких-то из персонажей. Вероятно, это можно назвать «работой» музы в прямом смысле слова.
Вера однозначно появляется в рассказе «Звуки»: «У тебя были острые локти и бледные, словно опылённые, глаза. Когда говорила – резала воздух рёбрышком ладони, блеском браслета на худой кисти. Волосы твои переходили, тая, в солнечный воздух, дрожащий вокруг них». Но это 1923 год, самое начало. Была Зина в романе «Дар», но Вера категорически отрицала сходство, то ли в шутку, то ли всерьёз аргументируя, что Зина была наполовину еврейка, а она-то – «целая». (В этом она тоже следовала мужу, который опровергал своё сходство с тем или иным персонажем, указывая, что тот неправильно опознал бабочку или по-немецки говорит лучше, чем по-французски.) Была Клэр из «Подлинной жизни Себастьяна Найта», была Сибилла Шейд из «Бледного огня», внешне похожая на Веру. Были мелкие эпизодические персонажи и параллели с их жизнью и отношениями и в других текстах.
Постепенно силы покидали Веру. Она скончалась в Швейцарии в 1991 году, и это, конечно, в определённом смысле было для неё облегчением: сил было мало, родных людей вокруг – тоже (у их сына Дмитрия своих детей не было).
New York Times озаглавил некролог «Жена, муза, агент». Возможно, ссылаясь на нюанс с вождением Верой машины, некролог можно было бы назвать и «Руль Набокова» – что одновременно давало бы отсылку и к её статусу в браке, и к газете «Руль», которую в 1920 году в Берлине основал В. Д. Набоков, её свёкор, отец В. В. Набокова.
Вера была идеальным ассистентом, но не Набокова-писателя, а человека, который всей своей сущностью ненавидел пошлость, банальности и клише. Их брак, их отношения, их дуэт стал неповторимым произведением искусства. А любое конкретное произведение может не нравиться, но от этого искусством оно быть не перестаёт.
Григорий Аросев
