Десятки автомобилей с надписью «Press»; тела, накрытые белыми простынями в сосновом лесу, таком мирном с виду; многоэтажный дом, «разрезанный» напополам мартовским российским авианалётом… И побитые осколками снарядов белые буквы с красным сердцем в центре города: «Я люблю Изюм».
Город со сладким названием в Харьковской области уже называют «второй Бучей». Более того, Изюм грозит стать первой Бучей – по количеству погибших тут гражданских лиц во время российской оккупации.
Массово людей пока сюда пока не пускают, но кадры с эксгумацией тел в Изюмском лесу облетели уже все мировые СМИ. По словам представителя полиции Харьковской области Сергея Болвинова, в массовом захоронении – почти 450 тел. Их эксгумация продлится около двух недель.
На вопрос, может ли он сказать, как погибли похороненные люди, начальник следственного управления ответил: «Мы знаем, что некоторые были расстреляны, один из погибших был с верёвкой на шее, некоторые погибли от артиллерийского огня, так называемых минно-взрывных травм. Некоторые погибли от авиаударов. Много тел ещё не опознаны, поэтому причины смерти будут установлены в ходе следственных действий».
Но я хочу написать об Изюме не как о второй Буче – всё это увидит мир. Я хочу написать о людях, которые пережили оккупацию и дождались освобождения, – и о том, чем они поделились.
«Меня бросили в яму, но я всё равно продолжал партизанить»
70-летний Владимир немного прихрамывает – его зацепило осколком взорвавшейся мины, он чудом остался жив. Мужчин его возраста в первые дни оккупации ещё могли отпустить из Изюма, хотя, по словам Владимира, это всё равно была «русская рулетка» в прямом смысле этого слова. Но Владимир решил остаться в родном городе, где жили и его отец, и дед, и прадед.
«Я начал партизанить с первого дня оккупации, – говорит мужчина. – Во-первых, таблички с названиями улиц замазывал, чтобы им сложнее было ориентироваться, а позже начал по ночам сливать бензин с российской техники. Однажды поймали; я был уверен: всё, сейчас расстреляют. Врал, мол, из-за обстрелов ночь не спал, плохо себя чувствую, бес попутал и всё такое. Бросили в яму, была такая у них в лесу выкопана. Но ушли. Посидел там ночь, пригрозили, что в следующий раз так легко не отделаюсь – и отпустили. Повезло мне, можно сказать. Но я всё равно продолжил партизанить. А что делать? Мой отец воевал бок о бок с русскими, а теперь я прихожу на его могилу и ком в горле – он бы пулю себе пустил в висок скорее, чем поверил бы, что сыновья и внуки его побратимов военных придут убивать украинцев».
«За рубли ничего продавать не буду»
Ольга много лет работает в одном из изюмских продуктовых магазинов. Её дочка давно живёт в Канаде, но женщина и не делала попытки выехать из города, за который до оккупации шли кровопролитные бои – ехать, рискуя жизнью, было страшнее, чем оставаться.
Во время российской оккупации она осталась работать в магазине, туда привозили товары из РФ, приказывали рассчитываться рублями, но даже у российских солдат Ольга рубли не принимала.
«Не знаю, откуда во мне взялась такая смелость, наверное, в какой-то момент ты настолько зол, что перестаёшь бояться. Я сразу сказала: несите гривны, меняйте, где хотите, но рубли я брать не буду. И несли. Продавала всё только за гривны».
Напарница же Ольги, Оксана, припрятала в подсобном помещении флаг Украины, который висел около магазина. После освобождения города она отдала его парню из ВСУ.
«А ещё у нас тут над прилавком наклейка: „Купуйте українське“ („Покупайте украинское“ – „РГ/РБ“), ещё до войны висела. Они пытались её отодрать, но она очень хорошо приклеена. Попробовали пару раз – и махнули рукой», – смеётся Оксана.
«Он сказал: как у вас тут пахнут вишни – и почти заплакал»
Юлия – медсестра. Перед оккупацией Изюма она то и дело звонила к родственникам в Харьков, спрашивала, можно ли выехать или это опасно, и слышала о расстрелянных российскими солдатами машинах. По словам Юлии, она с сестрой и племянниками решила остаться в надежде на то, что частный дом и хозяйство помогут им пережить сложное время.
«У нас было много заготовок, консервации, своя картошка с прошлого года ещё, так что мы не голодали, – рассказывает Юлия. – А вот то, что мне придётся лечить оккупантов, я никогда не могла подумать. А что было делать? Боялась, все боялись, как не бояться, когда за малейший „не такой“ взгляд могут расстрелять?»
Впрочем, по словам Юлии, ей очень повезло – она не сталкивалась лично с теми, кто готов был убивать гражданских. Хотя такие в Изюме были.
«Один парень мне в сыновья годился. Молоденький такой. В мае вишни цвели, он сказал: „Как же они у вас тут пахнут!“ И чуть не заплакал».
Юлия говорит: хотя связи в городе не было, она ни на секунду не сомневалась, что об Изюме не забыли, что город освободят.
К 18 сентября в городе остаются до 15 тысяч жителей, до войны их было почти 50 тысяч. Коммунальщики работают над восстановлением разрушенной инфраструктуры. В Изюм возвращают свет и газ, тут открылись мобильные офисы банков, где можно снять деньги, снова заработала почта.
Местные понимают: зима будет суровой и несладкой, не такой, как имя их родного города. Но они пережили самое страшное и остаются дома. В освобождённом Изюме. Украинском.
Алина Дыхман, специальный корреспондент «РГ/РБ» в Харькове