Генрих Самойлович Люшков родился в Одессе в 1900 году в еврейской семье небогатого портного. Он окончил шестиклассное реальное училище, а потом посещал вечерние общеобразовательные курсы. В 1917 году по примеру старшего брата примкнул к революционному движению. Участвовал в Гражданской войне, вступил в партию большевиков. Закончил войну комиссаром ударной отдельной бригады 14-й армии, был награждён орденом Красного знамени. В дальнейшем его карьера развивалась стремительно. В 20 лет заместитель начальника Тираспольской ЧК, в 24 – глава политотдела ГПУ в Харькове. В конце 1920-х Люшкову поручили заняться промышленным шпионажем. «С разведывательными целями был направлен в Германию и в 1930 году лично докладывал Сталину о результатах работы, в частности – анализ сведений о потенциале заводов Юнкерса», – писал доктор исторических наук Владимир Мильбах. Генрих умел объединять разрозненные факты в единую картину, делать обоснованные выводы. «Вождю» доклад понравился.
В дальнейшем Люшкова перевели в Москву, в центральный аппарат ОГПУ-НКВД. Он пользовался расположением наркома внутренних дел Генриха Ягоды и лично готовил тексты докладов и записок для своего начальника в ЦК. Люшков участвовал в расследовании убийства Кирова. Нарком доверял своему протеже «раскрытие» таких ответственных дел, как «кремлёвское» и «троцкистско-зиновьевского центра», поручил подготовку открытого московского процесса в августе 1936 года. Ему было присвоено звание комиссара госбезопасности 3-го ранга, что равнялось армейскому командиру корпуса, а после восстановления дореволюционных званий – генерал-лейтенанту. Люшков получил новый ответственный пост – начальника УНКВД по Азово-Черноморскому краю. Он не только руководил набиравшими размах репрессиями, но и занимался укреплением системы охраны мест отдыха руководителей партии и советского государства, в том числе дачи Сталина в Мацесте.
Летом 1937 года Люшкова перебрасывают на другой край страны – руководить дальневосточным управлением НКВД. Это была не ссылка, а повышение. Дальний Восток считался особым регионом: с начала 1930-х годов на границах то и дело происходили стычки и ожидалось, что именно там может начаться следующая война. Поэтому весь огромный регион имел статус приграничного, где действовали особые правила. Ему уделялось пристальное внимание, неслучайно Сталин лично инструктировал Люшкова перед отъездом.
Люшков начал с того, что «разоблачил» и «обезвредил» почти всё прежнее руководство местного управления НКВД вместе с его главой, старым большевиком Терентием Дерибасом, якобы членом существовавшей на Дальнем Востоке правотроцкистской организации. Позднее он признавался, что список был заранее согласован с Николаем Ежовым. Нарком посоветовал не медлить с арестами, чтобы «враги народа» не успели сбежать к японцам. За время руководства Люшковым дальневосточными органами госбезопасности было арестовано 200 тысяч человек, 7000 из которых расстреляли. На торжественном заседании в Хабаровске, посвящённом 20-летию органов ВЧК-НКВД в декабре 1937 года, секретарь крайкома ВКП(б) Стацевич говорил: «Здесь, на Дальнем Востоке долго действовали враги народа, сволочь, пытавшаяся продать наш цветущий край японскому империализму. Чекисты во главе с тов. Люшковым разгромили шпионские гнёзда, но капиталистические государства будут и впредь засылать к нам в тыл шпионов и диверсантов».
Люшков вместе с секретарём крайкома и прокурором края составляли тройку при Управлении НКВД, которая решала судьбу сотен людей, выносила, как правило, смертные приговоры. В этой тройке решающее слово принадлежало Люшкову. Последнее заседание тройки с его участием состоялось 8 июня 1938 года – за неделю до побега.
Люшков успел провести и первый успешный эксперимент по принудительной массовой депортации в границах СССР. Следуя его указаниям, в сентябре-октябре 1937 года более 172 000 корейцев погрузили в товарные вагоны и отправили в Среднюю Азию. А в декабре вслед за ними выслали и несколько тысяч этнических китайцев, живших во Владивостоке. Они не вызывали доверия у властей, их подозревали в шпионаже. За проведение этой операции чекисту была объявлена благодарность.
В 1938 году маховик сталинских репрессий продолжал работать на полную мощь. Тучи стали сгущаться и над Люшковым. В апреле был арестован его заместитель Моисей Каган. В мае Люшкова освободили от должности начальника УНКВД Дальневосточного края и отозвали в Москву для назначения на новую должность. Это означало только одно – арест. Но наркому Ежову в шифротелеграмме он сообщил, что «счастлив оправдать доверие партии».
Люшков постарался спасти свою семью. Используя связи в Москве, он получил разрешение отправить жену и 11-летнюю падчерицу, которая долго болела, на лечение за границу. Его жена с дочерью выехали поездом в столицу, но позже она была арестована. До сих пор встречаются сведения, что Нину Письменную-Люшкову после жестоких пыток расстреляли, но на самом деле 19 января 1939 года она, как член семьи изменника родины, была осуждена на 8 лет лагерей. 15 февраля 1940 года особое совещание при НКВД пересмотрев дело, отправило её в пятилетнюю ссылку. В 1962 году Нина Письменная была полностью реабилитирована и перебралась в Латвию, где скончалась в 1999 году. Её дочь Людмила воспитывалась родственниками и стала профессором Латвийской музыкальной академии. Умерла в 2010 году.
Но вернёмся к нашему персонажу. В июне 1938 года Люшков затеял проверку прочности охраны границы с Маньчжурией. Трое суток он инспектировал границу, объявлял тревоги, проверял бдительность пограничников в нарядах. Ночью 13 июня Люшков вместе с начальником заставы вышел непосредственно к границе на участке отряда и сообщил ему, что должен лично встретиться с особо важным маньчжурским агентом-нелегалом, которого никто, кроме него, не должен видеть. Приказав ждать возвращения около 40 минут, он перешёл границу. Прождав 2 часа, пограничник объявил тревогу. Поиски Люшкова оказались безрезультатными, предполагали, что его похитили и убили японцы.
А вскоре в японских газетах появилась непроверенная информация о советском перебежчике, которую опубликовала и европейская пресса. Японские власти были вынуждены подтвердить эти сообщения. На пресс-конференции 13 июля 1938 года Люшков заявил, что в СССР «за последние несколько лет было арестовано более двух миллионов человек, несколько сотен тысяч расстреляно, а для содержания политзаключённых потребовалось дополнительно 30 исправительно-трудовых лагерей».
Японская газета «Ёмиури симбун» по итогам пресс-конференции опубликовала интервью, в котором Люшков признавался: «Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину». По мнению Люшкова, причиной развернувшейся против него кампании стало то, что он не мог найти факты, порочившие маршала Василия Блюхера, а в Москве отсутствие материалов расценили как саботаж и решили подвергнуть его репрессиям. Он также сообщил, что Зиновьев и Каменев непричастны к убийству Кирова. Преступник Леонид Николаев был одиночкой, желавшим прославиться и войти в историю (через 70 лет дневник убийцы Кирова был рассекречен и подтвердил слова Люшкова).
Люшков рассказал, что признания в шпионаже и вредительстве на самом деле выбивались из осуждённых жестокими пытками и истязаниями. Он опубликовал захваченное им с собой предсмертное письмо в адрес ЦК ВКП(б) бывшего помощника командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией по ВВС Альберта Лапина, который покончил жизнь самоубийством в Хабаровской тюрьме.
Люшков не скрывал и собственного активного участия в сталинских репрессиях. «Дьявольскими методами» и «истерической подозрительностью» Сталина он объяснил дела, которые расследовал. Побег Люшкова стал одним из поводов для смещения Ежова, о чём свидетельствует заявление «железного наркома» в ЦК. Он писал Сталину: «Вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший начальник УНКВД Дальневосточного края предатель Люшков, не принял должных мер и тем самым дал ему возможность скрыться в Японии».
Люшков оказался бесценным источником информации для японских спецслужб. Он сообщил важные сведения о боеготовности и планах Особой Дальневосточной армии, о мерах по охране государственной границы, о нахождении баз Тихоокеанского флота, а также об экономическом положении дальневосточных районов. Раскрыл координаты советских станций радиоперехвата, секретные радиокоды, данные советской агентуры в Харбине и Токио. Однако парадокс состоит в том, что японцы сделали вывод: количество дивизий, танков, самолётов, во всём СССР значительно превосходил Японию. Во время боёв у озера Хасан советские войска под командованием Блюхера отразили наступление, и японский Генштаб убедился в правоте перебежчика. Сведения Люшкова о том, что Кремль намерен дождаться момента, когда Япония истощит свои силы в войне с Китаем, а затем осуществит на неё нападение, во многом изменили внешнеполитические и военные планы Токио. В итоге Япония не решились начинать военные действия против СССР.
Рихард Зорге (Richard Sorge), который был пресс-секретарём в немецком посольстве в Токио, сумел получить доступ к документам с показаниями Люшкова и сфотографировал наиболее важные страницы. Изучив полученные данные, в Москве срочно изменили все кодовые таблицы, обесценив таким образом большую часть информации от Люшкова.
Перебежчик не только выдал японцам все известные ему секреты, но и предложил им план убийства Сталина. На совещании под председательством начальника Генштаба была утверждена операция под кодовым названием «Медведь». В помощь Люшкову была сформирована группа из шести боевиков – членов «Союза русских патриотов» в Маньчжурии. Бывший чекист, будучи начальником Азово-Черноморского управления НКВД, нёс персональную ответственность за охрану вождя в Сочи. Он знал, что Сталин лечился в Мацесте. Расположение корпуса, где он принимал ванны, порядок и систему охраны Люшков хорошо помнил, так как сам их разрабатывал. В ванной комнате Сталин всегда был один. Проникнув внутрь здания по водостоку и уничтожив охрану, можно было войти в процедурную комнату и застрелить советского лидера.
В группу для выполнения операции набирали исключительно смертников – никто не надеялся, что после убийства Сталина они смогут вернуться обратно. По рисункам Люшкова соорудили макет лечебного корпуса в натуральную величину, где боевики отрабатывали слаженность своих действий. Во время тренировок в девяти случаях из десяти «охранники» опаздывали с контрмерами. Казалось, что операция «Медведь» имеет все шансы на успех. Однако ни Люшков, ни японцы не предполагали: советская разведка проникла в среду эмигрантов, и в террористическую группу попал советский агент. Переход через границу сорвался. План покушения не удался.
Люшков был назначен старшим консультантом секретного отдела японского Генштаба, который занимался разведкой, пропагандой и психологической войной против СССР. Он регулярно знакомился с советской печатью, составлял обширные и весьма дельные доклады, писал статьи, которые анонимно публиковались в японской прессе. Жил Люшков уединённо, интересовался в основном работой. Стиль его жизни не изменился, когда во время войны его перевели в штаб Квантунской армии. О пребывании Люшкова в Японии полковник Ябе Чута (Yabe Chuta) рассказывал американскому историку Элвину Куксу (Alvin Cooks): «Он был очень умён и работал усердно, всё время что-то читал и писал. На случай войны Люшков приготовил антисталинские речи и тексты листовок. Переводчики очень уставали, вынужденные переводить за Люшковым до 40 рукописных страниц в день».
Напряжённая работа перебежчика нарушилась в августе 1945 года, после объявления Москвой войны Японии. Когда стало ясно, что Квантунская армия вскоре капитулирует, стал вопрос, что же делать со столь нежелательным свидетелем, который многое знал о японских спецслужбах. Рассматривалось несколько вариантов, в том числе предоставить ему возможность спасаться самостоятельно или побудить совершить самоубийство. Однако в итоге было принято решение убить Люшкова, его выполнение поручили капитану японской разведки Такеоке Ютаке (Takeoka Yutaka). Но сначала Такеока хотел убедить перебежчика добровольно уйти из жизни. Люшков настаивал, что ещё можно попытаться убежать от стремительно наступающей Красной армии: «Я постараюсь уйти как можно дальше. Если по дороге меня схватят русские, будь что будет. Япония обязана помочь моему побегу». Такеока понял, что бывший комиссар госбезопасности никогда не совершит самоубийства и застрелил его. Тело убитого было кремировано.
По другим данным, японцы хотели обменять перебежчика на попавшего в плен сына премьер-министра Фумимаро Коноэ (Fumimaro Konoe), а когда Люшков не согласился, задушили его. Впрочем, существуют свидетельства, что Люшкова видели на следующий день после его смерти в толпе на вокзале Дайрена (Дальний), города, находившегося под властью Японии. Возможно, ему удалось бежать. Есть и такая версия: он дождался окончания войны в Токио, а затем с ведома бывших руководителей японской разведки, предложил свои услуги американским оккупационным войскам. Как бы то ни было, после августа 1945 года следы Генриха Люшкова теряются, его дальнейшая судьба до конца неизвестна.
Александр Островский
