Я родом из Мариуполя, мама тоже отсюда, а отец родом из России. Он давно приехал в Украину, сам выучил украинский язык, собрал большую библиотеку украинской литературы – ему этого хотелось, это был его выбор. За два месяца до войны нашу семью настигло большое горе – отец скончался от последствий коронавируса. Наверное, нельзя так говорить и больно представлять, но я подумала: хорошо, что он уже этого не видит. Не видит, что сделала его страна.
За несколько дней до войны мне писали друзья из-за границы и призывали уезжать. Чувствовалось сильное напряжение, но я не хотела верить в человеческую глупость и зло.
В Мариуполе я была одним из основателей театра авторской пьесы Conception. Наш театр в городе уже успели полюбить, были постоянные зрители, на 26 февраля был назначен очередной спектакль, все билеты были проданы. Оглядываясь назад, я понимаю, что у меня было всё, я жила счастливой жизнью, занималась любимым делом, у меня были любимые муж и сын. Город расцветал, там так много всего сделали! Помню, что 23 февраля на занятии с детьми (я преподавала в детской актёрской студии) увидела, что нескольких детей не хватает. Мне сказали, что их вывезли отцы. Тогда тревога начала нарастать, и я сказала мужу: надвигается что-то чёрное, надо уходить из нашей квартиры (она на левом, восточном берегу, который обстреливали в 2015 году. Мы тогда выжили чудом, «Грады» уничтожили нашу машину, повредили квартиру). В ту ночь, перед войной, я не спала.
О жизни в осаждённом городе
Первое, что я сделала, когда послышались звуки обстрелов ночью – позвонила сыну в Харьков, он взрослый, жил там с любимой девушкой. Я сказала ему: «Произошла катастрофа, пришла война. С этого момента ты – взрослый, ты принимаешь ответственность за свои решения, за своего любимого человека. И я не знаю, сможем ли мы ещё увидеться».
После этого мы с мужем собрали кое-какие продукты, вещи, сели в машину и поехали домой к моей маме. Она в этом году только-только оправилась от перенесённого зимой COVID-19. Болела очень тяжело, врачи не давали утешительных прогнозов, она была под кислородом, но смогла выздороветь, хотя ей даже заново пришлось учиться ходить. Я зашла к ней, и тут квартал накрыло «Градом». Хорошо, что я помнила, как себя вести, помнила с 2015 года, схватила маму и потащила её в коридор, накрыв собой.
Выехать можно было в первые пару дней, тогда ещё ходили поезда. Вот только многие оставались. Они не верили, что это глобально, думали, что, как и 2015 году, «зацепит» только левый берег, не думали, что другая страна будет стирать с лица земли города соседа. А уже спустя два дня с начала войны железнодорожный вокзал обстреляли, и поезда перестали ходить. Конечно, кто-то продолжал выезжать на машинах, но это тоже была рулетка – попадёшь под обстрел или нет. Так мы и остались.
Укрытием нам служил так называемый «Дом Гампера» – один из старейших и красивейших домов города, который пережил войны, революцию. Поначалу ещё хотя бы был газ, на нём можно было готовить, а света и воды не стало быстро. Нас бомбили всем, что только можно себе представить. Бомбили артиллерией, ракетами, с самолётов. Магазины быстро были разгромлены, 2 марта отключилась связь, мы ловили её только изредка. И в эти моменты мне приходили сообщения от друзей, которые спрашивали, как я. Только это и помогло выжить, выстоять – теплота людей, которые думали о тебе. Это спасало.
Воду набирали из источника, хотя и это было опасно – его постоянно обстреливали. Ежедневно на город сбрасывали 80−100 бомб. Если не ходили к источнику, топили снег. Спали не раздеваясь – было очень холодно и в любой момент надо было быть готовыми к тому, чтобы вскочить и бежать. Из оставшегося хлеба я насушила сухарей и делила их каждый день между своей мамой и отцом мужа. Помню, 8 марта я получила невероятный подарок – полбуханки хлеба.
О выезде из города и возвращении в Украину
Однажды мы поняли, что надо рискнуть и поехать к нам в квартиру, там оставались какие-то запасы и тёплые вещи. Ехать было страшно, везде – завалы, всё разбито, лежат тела… Со мной рядом жил сосед Миша – улыбчивый человек. Я тогда спросила: «Миша, почему не уезжаешь, в этом доме опасно». А он, как всегда, улыбнулся и сказал: «Я так рад тебя видеть! Аня, будь счастлива». Позже я узнала, что Миша погиб, когда наш дом обрушился – Миша и ещё семь человек с ним. Перед нашим домом, во дворе, который я так любила и за которым ухаживала, появилось кладбище. А ещё в Мариуполе погибли две маленькие и талантливые девочки из моей театральной студии. Одна из них – Лиза Очкур – 23 февраля подошла ко мне, крепко обняла и сказала: «Анна Геннадьевна, я вас никогда не подведу». И не подвела.
С каждым днём кольцо сжималось всё сильнее, и как-то я сказала: либо мы тут погибнем, либо попытаемся прорваться. Мы ехали в колонне на Бердянск, уже оккупированный. Там удалось снять жильё и немного выдохнуть, просто чуть-чуть прийти в себя. К тому времени, когда мы готовы были двигаться дальше, дорога на подконтрольную Украине сторону уже была закрыта. Маме нужна была медицинская помощь, поэтому было принято решение отвезти её к моему старшему брату – туда, откуда родом мой папа. Отец мужа сказал, что не может уехать, и остался в посёлке Сартана под Мариуполем, там ситуация получше. А мы с мужем и кошкой решили поехать в Грецию, там были друзья, я какое-то время жила в Греции, немного знала язык. И это оказался путь в несколько тысяч километров, учитывая, что дорога из Бердянска была одна – через Крым в Россию.
На блокпостах нам повезло, но на одном мужа продержали на проверке почти всю ночь, и я не знала, что с ним. Очень тяжело было физически – я не вожу автомобиль, и мужа некому было сменить. А ещё наша кошка тяжело переносила дорогу, нужно было останавливаться, чтобы она могла нормально поесть или сходить в туалет.
Люди, которые нам встречались по дороге, вернули мне веру в то, что добро победит. Они не поддерживали этот ужас, они помогали нам. Семейная пара из Керчи, которая открыла нам двери своего уютного дома, дала нам с собой еды, еды кошке, тёплый плед. Я оттаяла там, я поверила, что заново смогу жить. В Краснодарском крае женщина, узнав, что я из Мариуполя, плакала вместе со мной. На границе с Грузией ещё одна женщина из России просила прощения у меня за свою страну. И во мне и сейчас нет ожесточения против российского народа.
В итоге после Греции я оказалась в Швейцарии, но мне тут очень тяжело. Я собираюсь вернуться в Украину, все меня отговаривают, говорят: «Ты столько раз избегала смерти, Бог сберёг тебя» – но мне надо найти своё место, наш театр сейчас собирается возобновлять работу в Киеве, а я так привыкла быть нужной. Дом моих родителей в Мариуполе сгорел, мой дом разрушен, и его будут сносить, только за границей я поняла ощущение потери, я поняла, как счастливо я жила.
Когда я была в лагере распределения беженцев в Швейцарии, мой сын, который выехал из Харькова в Полтаву, женился. Он взял на себя ответственность, стал взрослым. Он услышал те слова, которые я сказала ему в первое военное утро.
Алина Дыхман, специальный корреспондент «РГ/РБ» в Харькове
