Артемий Троицкий: «Музыкальная ситуация в России сейчас благоприятная»

– Артемий Кивович, какие события 2021 года взволновали вас, не оставили равнодушным?
– 2021 год вряд ли можно назвать радостным. Надежды на то, что пандемию удастся обуздать, не оправдались. У многих он вызвал мрачное настроение, кажется, что история с COVID-19 – это надолго, если не навсегда. Придётся регулярно вакцинироваться, не снимать маски, соблюдать социальную дистанцию. В прошедшем году умерли несколько моих друзей: Саша Липницкий, известный музыкант и актёр Пётр Мамонов. Если говорить о событиях общественной и политической жизни, то и тут всё было мрачно. Пожалуй, единственными светлыми искорками оказались результаты парламентских выборов – на смену консерваторам в Германии и популистам в Чехии, к власти, на мой взгляд, пришли более вменяемые люди. Самое сильное разочарование года – события в Беларуси, где революция, происходившая мирным путём, была жестоко подавлена. Народ запуган, многие герои ненасильственного сопротивления эмигрировали или находятся в тюрьмах. Очень жаль белорусов.
В России год начался с ареста Навального, потом последовал позорный судебный процесс, в результате которого Алексей оказался в колонии. Я рад, что, судя по письмам из ГУЛАГа, он не теряет бодрости духа и чувства юмора. Думаю, что когда-нибудь его письма будут изданы отдельной книгой и по ним снимут фильмы или сериалы. Но сейчас российская оппозиция фактически обезглавлена, и действовать так же эффективно, как 2−3 года назад, уже не сможет. Сейчас в России происходит возрождение сталинизма во всех его отвратительных деталях. Меня больше всего удручает даже не все эти жуткие законы, иноагенты, закрытие СМИ, а то, что происходит с народом, который не сопротивляется наступающей реакции. А его худшие представители азартно участвуют в невиданной с 1940-х и начала 1950-х годов кампании доносительства. Конечно, доносчики, анонимщики и прочие «доброхоты» существовали и в брежневском СССР, но тогда быть стукачом считалось постыдным. Я даже знаю такие случаи, когда разоблачённые сексоты кончали с собой, не в силах выдержать позора. Теперь это занятие считается едва ли не почётным. Есть такие люди, например, как Александр Ионов или Тимур Булатов, которые свою карьеру строят на доносах об иностранных агентах, ЛГБТ-активистах, и это по-настоящему страшно.
– Давайте перенесёмся во времена вашей юности, когда всё выглядело несколько оптимистичней. С чего началось увлечение рок-музыкой, и как потом оно стало делом всей вашей жизни?
– Мне уже, как ни странно, 66 лет. Детство и отрочество я провёл не в Советском Союзе, а в Чехословакии, в Праге, где работали мои родители. Мои друзья были из западноевропейских стран, из Латинской Америки. Впервые услышал рок осенью 1963 года и полюбил эту музыку. Я был дотошным типом и стремился узнать, как такая музыка возникла, кто её исполняет. Английский язык выучил, слушая и переводя песни Beatles и других исполнителей. Весной 1968 года нашу семью, как и многих других сотрудников, выслали из Чехословакии, чтобы мы не заразились вирусом социализма с человеческим лицом. В 1972 году вместе с моим другом Сашей Костенко стал проводить первую в Москве, а может быть и в СССР дискотеку. Она стала очень популярной, и от журнала «Ровесник» я получил предложение писать статьи о рок-музыке. Это сделало мне имя и определило дальнейшую жизнь и карьеру.
– В конце 1980-х вы проводили выступления за рубежом таких групп, как «АВИА», «Звуки МУ», «Игры», «Браво», «Кино»… Почему русским рокерам не удалось добиться мирового признания?
– Советская рок-музыка оказалась несовместима с западными форматами, в которых, с одной стороны, присутствуют веселье, драйв, энергия, с другой – секс. Большинство западных рок-звёзд – ребята сексапильные, чего не скажешь о русских рокерах, которые были прекрасными поэтами, моральными авторитетами, но сексуального драйва от них не исходило. Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук, Андрей Макаревич – назвать их секс-символами вряд ли возможно. Вероятно, на эту роль мог претендовать Виктор Цой, но его жизнь трагически оборвалась в 1990 году. Западная публика не оценила философский, литературоцентричный посыл русского рока. Если говорить о музыке, то она оставалась вторичной и ничего нового в рок не внесла.
– Вы были знакомы со многими известными рок-музыкантами. Кто из них наиболее запомнился вам?
– В первую очередь Дэвид Боуи (David Bowie), который был удивительной личностью инопланетного масштаба; Питер Гэбриел (Peter Gabriel) – исключительно добрый, мягкий, душевный человек; один из основателей Beatles Пол Маккартни (Paul McCartney) несмотря на огромную популярность отличается скромностью и обладает прекрасным чувством юмора. Довольно много я общался с Леонардом Коэном (Leonard Cohen), он талантливый певец и поэт, такой еврейский мудрец. С рок-музыкантом Миком Джаггером (Mick Jagger) мы познакомились в начале 1990-х годов в Чикаго. Я был его гидом по Москве, когда The Rolling Stones единственный раз приезжали в российскую столицу. Джаггер, несмотря на возраст, отличается огромной энергией, темпераментом, весельем.
– Скажите несколько слов о Башлачёве.
– Саша Башлачёв – мой любимый русский современник. Он гениальный поэт, стоящий в одном ряду с самыми выдающимися поэтами прошлых лет. Мы много общались, он некоторое время жил у меня. Его преждевременная смерть стала одной из главных трагедий в моей жизни.
– Работая несколько лет на российском ТВ, вы занимали руководящие должности. Каким было то время?
– В 1989 году мы вместе с женой жили в Лондоне. Я работал в музыкальном издательстве и на телевидении. Одновременно делал сюжеты для советского Первого канала. Мне предложили возглавить музыкальную редакцию телеканала «Россия». Это показалось интересным и, несмотря на материальные потери, я согласился. Я всегда был за качественное, отличающееся хорошим вкусом телевидение, но вскоре понял, что при тотальной коррумпированности российских медиа сделать это невозможно. Ко мне приходили продюсеры, предлагали взятки, я отказывался. Они шли к более высокому начальству и решали вопросы. Мой старый друг Лёня Парфёнов предложил мне перейти на вновь создаваемый независимый телеканал НТВ, на котором я проработал три года. Вёл свою программу «Кафе Обломов», которая была довольно популярной, но в силу разногласий с начальством я вынужден был уйти. В отличие от радио, телевидение я не очень люблю.
– Вы написали несколько книг, посвящённых истории советского рока. Они были изданы за рубежом?
– О советском роке я написал две книги: «Back in the USSR: The True Story of Rock in Russia» («Назад в СССР: подлинная история рока в России»), которая вышла в Германии и в ряде других стран. Другая – «Tusovka: who’s who in the new Soviet rock culture» («Тусовка: кто есть кто в новой советской рок-культуре»), издана только в Англии, Италии и Нидерландах. В ней я пишу об известных личностях советского рока и молодёжного андеграунда: Башлачёве, Гребенщикове, Сергее Курёхине, дизайнере Кате Филипповой. Моя последняя книга – «Субкультура. История сопротивления российской молодёжи 1815−2018». В ней говорится не только о рок-музыке, но и о декабристах, западниках и славянофилах, разночинцах. Это альтернативная история российской культуры и общества на протяжении двух веков.
– В своей книге «Гремучие скелеты в шкафу» вы цитируете Кита Ричардса из Rolling Stones, считавшего, что наилучшие песни создаются в самые плохие времена, когда ситуация напряжена и не устроена. А как сейчас, когда человечество переживает не лучшие времена – пандемия, угроза войны – такие песни появляются?
– В нулевых годах, когда Россия ощущала себя в экономическом отношении относительно комфортно, ничего примечательного в рок-музыке не происходило. Можно назвать, пожалуй, группу «Ленинград» и отчасти Земфиру и «Мумий Тролль». Сейчас, в период турбулентности, оживились ветераны, на злобу дня пишут Гребенщиков, Шевчук, Макаревич, Вася Шумов. Не отстаёт и следующее поколение, где доминируют рэперы: мой любимый Дельфин, Нойз МС, Оксимирон. Музыкальная ситуация в России сейчас благоприятная.
– Вместе с тем Следственный комитет России активно борется с рэперами: Оксимирона и Нойза МС проверяют на причастность к экстремизму, Моргенштерна обвиняют в торговле наркотиками, гастроли Тилля Линдемана (Till Lindemann), лидера немецкой группы Rammstein, в России под вопросом. Если сравнить цензуру в музыкальной среде в СССР и цензуру нынешнюю, какая из них более жёсткая?
– Цензура в Союзе была тотальной, то есть запрещено было почти всё – за редким исключением. В современной России почти всё разрешено, но список запрещённого постоянно расширяется. Вполне возможно, что вскоре мы придём к советской системе, когда на исполнение каждой песни потребуется разрешение цензоров или даже силовиков. В СССР органы прокуратуры, КГБ в музыкальную жизнь почти не вмешивались. Главными врагами подпольного рока была ОБХСС, занимавшаяся борьбой с хищениями социалистической собственности. Тогда музыкантов могли посадить за какие-то финансовые нарушения, а теперь за нарушения множества законов – оскорбление ветеранов, чувств верующих, реабилитацию нацизма и прочих. Под эти законы можно подвести кого угодно, особенно людей творческих, которые пишут стихи и песни, и это делает ситуацию опасней, чем во времена СССР.
– Но, может быть, цензура – не так уже и плохо? Она служит заслоном пошлости, дурному вкусу, нарушению моральных принципов.
– Конечно, бывают основания для запрета, когда речь действительно идёт о пропаганде нацизма, педофилии или наркотиков. С подобными текстами я сталкивался крайне редко, но не исключаю, что они встречаются. Такие вещи, безусловно, должны пресекаться. Но мы ведь сталкиваемся совсем с другим, с совершенно абсурдными обвинениями.
– Виктора Цоя вы уже упоминали, и, хотя в фильме «Лето», посвящённом ему, вы не снимались, ваш образ был воплощён на киноэкране. Что можете сказать об этой картине?
– Я помогал Кириллу Серебренникову в работе над этим фильмом, был одним из консультантов. В первоначальной версии несколько героев, в том числе и я, должны были комментировать происходящие в картине события. Но лента получилась слишком длинной, наши речи вырезали, и они вошли в документальный фильм «После лета». Я часто спорил о картине, поскольку многим, в том числе Алексею Рыбину, сооснователю группы «Кино», и Борису Гребенщикову она не понравилась. Мне кажется, что «Лето» не надо воспринимать как байопик или фильм о жизни ленинградских хиппи и панках 1980 годов. Это лента-фантазия, которую можно сравнить с музыкальным романтическим фильмом «Ла-Ла Ленд», и тогда все претензии отпадут.
– Недавно вы снялись в фильме «Марш утренней зари». Что это за картина?
– Этот фильм ещё не вышел на экраны, хотя режиссёр, мой старый друг Роман Качанов, прислал мне черновую версию. Я снялся у него в четырёх фильмах: «Даун Хаус», «Неваляшка», «Арье» и «Гена Бетон». Персонажи у меня разные, но в основном комедийные. «Марш утренней зари» – фильм весёлый, в нём снялось много молодых певцов и артистов. Я играю старого актёра, ветерана сцены. Он попадает в ситуацию абсурдно-комедийную. Мои партнёры – Найк Борзов и Жанна Агузарова, которую я уговорил сняться. Кстати, – это единственная её роль в художественном кинематографе.
– Видели ли вы документальный сериал The Beatles: Get Back («Битлз: вернись») и как оцениваете его?
– Я не смог посмотреть весь этот восьмичасовой фильм, посвящённый записи альбома «Let It Be» ещё и потому, что он наименее любимый. В чисто музыкальном плане сериал меня не особо вдохновил. Но он интересен тем, что показывает жизнь и внутренний мир гениальной четвёрки. Их общение, споры, взаимная поддержка, чувство юмора показаны замечательно. Поэтому фильм представляет интерес.
– Знаю, что вы преподавали в МГУ. Почему вы покинули университет?
– Произошло это в 2014 году, после того, когда случились известные события – оккупация Крыма, которую я не мог не осудить. Мои лекции на журфаке стали цензурировать, ко мне возникли вопросы. Я пригласил на лекцию Андрея Макаревича, с которым вёл откровенный разговор о текущей ситуации, музыке и свободе слова. Потом без согласования с начальством пригласил известных журналистов телеканала «Дождь» Михаила Зыгаря и Павла Лобкова. Разразился скандал, я вынужден был уйти.
– Несколько лет назад вы переехали в Эстонию. Как живётся русскоязычным жителям этой страны, не ощущают ли они себя гражданами второго сорта? Ностальгируют ли по СССР?
– Конечно, есть в Эстонии люди, которым живётся плохо, и они ностальгируют по СССР. Вероятно, есть такие и в Германии. Не каждый, как говорил Чехов, может выдавливать из себя по каплям раба. Сказывается советское наследие. Но меня это никак не касается. Я люблю Эстонию и её культуру. Среди моих друзей и славяне, и эстонцы. У нас в Таллине большая компания, почти все мои ровесники: журналисты, художники, музыканты, и мы прекрасно общаемся.
– Внесла ли пандемия изменения в вашу жизнь, нарушила ли какие-то планы?
– Последние 20 лет я активно выступаю с лекциями, объехал многие университеты США, Канады и Европы, среди них Гарвардский, Йельский, Принстонский и другие. В связи с пандемией это стало невозможным. Я собирался с небольшим лекционным туром в Германию в 2020 году, но его пришлось отменить. Остаётся только надеяться на завершение пандемии и возвращение к прежним временам. Я сделал прививку вакциной Pfizer/BioNTech, но через полгода переболел COVID-19. Правда, в лёгкой форме, вакцина помогает. Я не особенно скучаю по отсутствию концертов, поскольку посмотрел и послушал их великое множество.
– О чём вы жалеете? Что хотели бы изменить в вашей жизни?
– Пожалуй, ни о чём. Разве только о том, что мало общался со своими родителями, дедушками и бабушками. Они все уже умерли, и я почти ничего не знаю о своих предках. Я жил сегодняшним днём и своей родословной не интересовался. Жаль, что этот огромный пласт прошлого теперь фактически не восстановим. Всем молодым людям могу посоветовать: интересуйтесь своими корнями!