– Уважаемая Мария, опишите, пожалуйста, ситуацию с коронавирусными пациентами в вашей больнице.
– Мы – больница скорой помощи, и в первую очередь мы занимаемся травмами, несчастными случаями. Но сейчас настолько высока заболеваемость коронавирусной инфекцией, что даже пациенты, которые поступают к нам с травмами, в процессе тестируются, и оказывается, что у них тоже COVID-19. И мы видим закономерность: очень много пациентов, у которых болезнь идёт в тяжёлой форме, не привиты. Среди них много русскоязычных. Их не 50 процентов, конечно, но всё равно у нас время от времени из 14 коек в одном отделении реанимации, а всего отделений пять, от двух до пяти мест заняты русскоязычными. И большинство не привито. За время четвёртой волны у нас был только один пациент с двумя прививками, но у него были сопутствующие болезни.
Я как сама русскоязычная многим помогаю с переводом и вижу с их стороны очень большое недоверие к вакцинам. А ещё многие меня спрашивают: как вы считаете, может, лучше привиться «Спутником», я подожду, когда его здесь признают, либо я, может быть, попробую как-то съездить на свою родину и там привиться… А когда я езжу домой в Беларусь или общаюсь с друзьями из Украины или России, многие, наоборот, хотят привиться «европейскими» вакцинами. Им они доверяют.
– Получается, это нечто психологическое? Резонных доводов нет.
– Доводов нет, абсолютно. У русскоязычных нет такой проблемы, как у арабоязычных, беженцев, которые живут в общежитиях («хаймах»), там большая скученность, много людей живёт рядом друг с другом – это дополнительный фактор риска. У русскоговорящих, как правило, стандартная семья – муж и жена в возрасте, либо семья с ребёнком или двумя. Получается, у многих просто такие убеждения: «я буду ждать, может быть, меня это не коснётся», либо «я не доверяю этим вакцинам, подожду, пока придёт что-то лучше».
– Как реагировать на высказывания, что в каждый конкретный момент вакцинированные, но не протестированные более опасны для окружающих, чем невакцинированные, но протестированные?
– Когда началась пандемия, все думали: «Вот появится вакцина, мы привьёмся и всё это закончится». Я до сих пор слышу это от пациентов. Или они говорят: «У нас сейчас три прививки, после пяти всё закончится». Это не так. Если мы логически отследим все инфекционные заболевания, увидим, что все они развиваются одним и тем же логическим путём. Они очень быстро меняются, от сезона к сезону. Если бы вакцина появилась раньше, ещё в прошлом году, и мы бы быстренько ею привились, остался бы небольшой процент людей, процентов 10, кто бы служил «резервуаром» этой инфекции. Чем больше такой «резервуар», тем больше у вируса шансов дальше распространяться и мутировать.
Нет ни единой вакцины, ни от одной инфекции, которая защищает вот на сто процентов. А также ни одного препарата, про который я могла бы сказать: я дам пациенту эту таблетку – и он стопроцентно излечится. Это не ремонт машины. Наше тело и природа, в том числе микробиология, все вирусы – настолько сложные, что невозможно сделать что-то, в данном случае прививку, и всё сразу получится. Но с прививкой мы в любом случае снижаем риск.
Конечно, с актуальным тестом информации больше, да. Тест показывает, что я на данный момент не заразился. Но если вы через два часа после тестирования пообщались с кем-то, и особенно без маски, этот тест уже не гарантия.
С прививкой мы не можем говорить, что мы полностью защищены от вируса и можем всех обнимать и ходить без маски. Нет. Во-первых, прививка защищает от тяжёлой формы течения болезни. У тех, кто сейчас лежит в реанимации с тяжёлой формой COVID-19, иммунная система не справилась с инфекцией, проиграла бой. Вирус мутирует, и людям, которые вообще ни разу не контактировали с коронавирусом (например, получив прививку), гораздо тяжелее побороть инфекцию. Во-вторых, прививка частично снижает риск для окружающих. Да, переносчиком вируса может быть привитый человек, но не с такой вероятностью, как непривитый.
А что касается тестов – повторю, информативность чуть выше, но она временна. То же самое касается и нас, врачей, – мы постоянно носим маски FFP2, тестируемся. Но если я, например, сутки дежурю в реанимации, в начале суток протестировалась, то я не могу, конечно, сказать в конце рабочей смены, что я точно не инфицирована. И именно поэтому «быстрый» тест действителен только 24 часа.
Вывод: глупо полагать, что кого-то это не коснётся. Есть наверняка люди, которые могут себя изолировать на каком-то острове или ещё где-то, но у тех, кто хочет и дальше жить в социуме жить, такого выхода нет. Это, к сожалению, случилось с человечеством, и мы должны достойно из этого выйти и пережить эту ситуацию. И думать надо только о себе и о своём здоровье.
– Вы как врач доверяете и одобренным в Европе вакцинам, и «Спутнику», и китайским вакцинам?
– Я в целом вакцинам от коронавируса очень доверяю. Другие вакцины, от других инфекций, не были так изучены, как эти – в разных странах, разными лабораториями. В случае любого препарата через 5 лет, через 10 лет появляются новые факты о переносимости и последствиях. Но в целом вакцины, которые прошли 3 клинические фазы и допущены к использованию, относительно безопасны. Исключение, конечно, касается людей с противопоказаниями к прививкам и с сопутствующими заболеваниями, в том числе с аллергическими реакциями. Но для человека, который в целом здоров, тут не больше риска, чем с другими вакцинами.
– У «Спутника» не было третьей фазы испытаний – фактически она прошла в массовом применении, не на добровольцах.
– Да.
– Но в итоге «Спутник» показал себя с хорошей стороны?
– С хорошей стороны, конечно. Вся моя семья в Беларуси привита «Спутником», и друзья тоже. У всех очень хороший иммунный ответ. Вначале очень многие боялись вакцинироваться «Спутником», думали, что это «чипирование» или просто физраствор и никакого воздействия нет. Но отсутствие третьей фазы испытания – проблема для научного мира. Научное сообщество однажды договорилось, что все новые препараты, прививки и лекарства, должны проходить эти три фазы. Я не могу просто сказать, что мой препарат хороший, если не провела все три фазы. И только поэтому «Спутник» пока не признан во всём мире.
Если бы сейчас производитель «Спутника» провёл официально третью фазу, что на самом деле очень легко сделать, потому что уже очень большое количество вакцинировано, и показал бы это письменно, это многих бы успокоило. Сейчас признание «Спутника» – индивидуальное решение стран, как Венгрия, например. Я лично «Спутником» прививала бы, если у меня были бы все бумаги в порядке. Хотя я вижу на своей семье, что «Спутник» хорошо действует. Но для широкой рекомендации мне как профессионалу этого недостаточно. Нет документально, статистически подтверждённых результатов по осложнениям, по побочным эффектам. И регистрация таких случаев ведётся плохо. За счёт этого растёт недоверие.
– К вопросу о статистике. Немецкой статистике можно доверять?
– Я очень доверяю ей. К примеру, в нашей больнице я ни разу не видела диагноза «пневмония неуточнённой этиологии» у пациентов с COVID-19.
– Ещё о вакцинах. Штамм «омикрон». Понятно, что пока никаких точных данных нет. Но может ли так оказаться, что «омикрон» вытеснит все штаммы, не будет никакой сопротивляемости, и вакцины окажутся бессильными?
– Вакцина от нестабильных вирусов, каким является SARS-CoV−2, должна постоянно развиваться. Не может быть так, что её сделали в этом году – и дальше просто штампуют. Так что работа учёных не заканчивается – как и в случае с вакциной от гриппа. Если я кому-то в 2021 году сделаю прививку от гриппа образца 2015 года, действие будет почти нулевым. Точно так же и с «омикроном».
Я всегда всем пациентам говорю: почитайте об эпидемиологии. Сейчас не происходит вообще ничего нового. Всё закономерно и логично. Вопрос может стоять так: смогут ли учёные работать с такой же скоростью, с какой меняется вирус. Потом, когда будут найдены закономерности – а чем больше проходит лет, тем проще создавать алгоритмы, – учёные будут знать, какие видоизменения произойдут в структуре вируса, чтобы на следующий год сделать правильную вакцину. COVID-19 – наша новая реальность, к сожалению. Она будет меняться, и каждый год будет появляться какой-то новый штамм. Поэтому вакцины будут пытаться к этому адаптироваться.
– В СМИ врачи высказываются редко – либо им некогда, либо не хочется, либо им просто не дают говорить. То, что говорят политики о нагрузке на реанимацию, на отделения интенсивной терапии, – правда?
– Я бы сказала даже, что ситуация хуже, чем они говорят. Немецкая медицина с проблемами нехватки врачей и медперсонала сталкивалась задолго до пандемии. Но поднялся большой интерес к этой теме – а сейчас и нагрузка увеличилась.
Раньше любому пациенту с пневмонией, тяжёлым течением гриппа или воспаления лёгких я могла за 30−40 минут провести интубацию трахеи, чтобы не произошла остановка сердца – и дальше передать в реанимацию. То же самое – с неотложными случаями после аварий, пожаров и прочих.
А когда сейчас поступает задыхающийся пациент с COVID-19, помощь ему отнимает гораздо больше времени. Во-первых, я одета как космонавт, и мои все движения очень замедленные. Всё длится очень долго. Уже через полчаса начинает не хватать воздуха, невыносимо жарко, я потею и думаю, как бы не упасть в обморок. Работаем, как в сауне. А если мне нужен какой-то препарат, мне нужно раздеться, позвонить, чтобы мне кто-то принёс – я не могу выйти, чтобы не разносить инфекцию дальше. Каждый «коронавирусный» пациент занимает только у меня 2−3 часа. И если в этот момент поступает пациент после аварии или пожара, с пневмонией или гриппом, меня кто-то должен подменить, я же занята пациентом с COVID-19.
Возможно, кто-то думает, «я не заболею, я не попаду в реанимацию, я не окажусь под вентилятором (аппаратом ИВЛ), я здоров». Но проблема в том, что ситуация с коронавирусом отражается и на пациентах с другими заболеваниями или травмами, на жертвах несчастных случаев – падений, велосипедных столкновений, переломов. Ситуация для всех сейчас очень опасная.
– Врачей правда не хватает?
– Врачей правда не хватает. Нет такого, что мы бы сказали: вызовем ещё троих на сутки, потому что они сидят дома и им нечего делать. У меня нет свободных дней, когда я могла бы работать дополнительно. Я бы хотела работать в вакцинационном центре, но не могу, тоже нет свободных дней.
– Сейчас заболевших вдвое больше, чем в прошлом году. Насколько показатель заболеваемости на 100 тысяч населения (Inzidenz) важен? Важнее ли показатель загрузки коек в реанимации?
– Inzidenz – тоже важный показатель, но сейчас ситуация меняется. В Германии примерно 70% привитых. Значит, мы уже имеем такое количество населения, которому, скорее всего, не понадобится койка в палате интенсивной терапии. За счёт этого ситуация поменялась. Но и даже когда в стране было по 60 000 заражений в день, нельзя было сказать, что у нас пациенты лежали в коридорах и десятками умирали. Нет, такого не было.
Когда были первая и вторая волны, мы не знали, какая часть из этих десятков тысяч заболевших попадут к нам. В первый год у нас были постоянные учения на случай перегрузки. Все, врачи и медсёстры, были постоянно наизготове, даже после суточного дежурства. Сейчас мы уже примерно знаем, что и как. Если мы и дальше будем предпринимать нужные меры, в реанимацию попадут только те, кто не привит и у кого хронические заболевания.
Поэтому за показателем заболеваемости на 100 тысяч наблюдать интересно, но для меня как врача более важно видеть, что у нас с местами в палатах. Кроме того, нельзя забывать, что и медсёстры, и врачи болеют COVID-19. А больше врачей и медсестёр не становится, к сожалению. Условия труда тоже ни капельки не меняются. Поэтому нельзя рассчитывать на то, что сейчас каким-то образом станет больше коек.
– Какая загрузка коек именно в вашей больнице?
– У нас ситуация немного другая – мы всё-таки больница несчастных случаев. Нагляднее – Charité, там COVID-центр, они переоборудовали многие отделения. У нас 5 отделений реанимации, но мы должны держать койки для ожоговых больных и для жертв травм, так как они поступают в прежнем количестве. Таких отделений – два. Есть одно отделение на 14 коек, где лежат только больные с пациентами на ИВЛ. Все непривитые, за редким исключением. Ещё одно отделение заполняется по мере поступления, сейчас там заполнена примерно половина. И в пятом отделении реанимации лежат больные, которые пока не могут дышать без трубки в горле – им надо учиться дышать самостоятельно, доктора с ними работают. При этом некоторые койки как бы «заблокированы», потому что для них нет медперсонала – людей, которые могли бы заботиться об этих больных, если бы те там лежали.
Но у нас большая больница, много сотрудников, и мы иногда можем перевести медперсонал из одного отделения в другое. Ну и пять отделений реанимации – это очень много, далеко не везде так. С другой стороны, мы не можем «развернуть» пациента с ожогами и сказать ему: «У нас тут COVID, уезжайте». Поэтому, например, уже три недели к нам нельзя привозить пациентов с коронавирусной инфекцией из других больниц.
– Есть ли данные по смертности?
– Совсем точной статистики за 2021 год пока нет. В целом смертность достаточно низкая, но в определённых группах. В основном умирают люди с сопутствующими заболеваниями. Но это не должно давать какую-то необоснованную гарантию.
Есть аппарат ЭКМО – экстракорпоральной мембранной оксигенации при тяжёлой дыхательной недостаточности. Это не ИВЛ – аппарат ЭКМО мы подключаем тогда, когда даже с ИВЛ мы не можем восстановить функцию дыхания. Но, во-первых, таких машин очень мало. На каждую нужен один человек – который всю смену занимается только одним пациентом, потому что это очень сложная методика. И ещё всё зависит от человека: если он вёл здоровый образ жизни, то у него с ЭКМО есть шансы выжить. Если у человека целая куча сопутствующих болезней, если он пил, курил, спортом не занимался, даже эта машина не спасёт.
Вдобавок нужно не забывать: потом приходится жить с последствиями. Очень много тех, кто из-за дефицита кислорода в принципе никогда не вернутся к прежней жизни – прыгать, бегать, дышать без аппарата. Качество жизни упадёт, да. А ещё есть пост-COVID-синдром – отсутствие физической энергии, мышечной силы. Страдающие от него встают утром и у них нет сил ни на что, буквально. И это отнюдь не старые люди.
– Как проходит процесс лечения больных с COVID-19? Человек просто лежит, упрощённо говоря, «отдыхает», или проводятся какие-то мероприятия?
– Это очень сложный процесс, очень. Во-первых, это интубация, если она нужна. В этом случае пациента погружают в кому, чтобы снизить потребление кислорода головным мозгом и органами и чтобы не было неприятных ощущений, так как ИВЛ – крайне неприятная процедура. Мы наблюдаем, чтобы была кома нужной стадии – не слишком глубокая и не слишком поверхностная. Попутно следим за всеми внутренними органами. И потом начинается посимптомная терапия – если бактериальная инфекция «присоединилась», даём антибиотики, если отказывают почки – начинаем процедуру диализа. А если после семи дней искусственной вентиляции мы не можем пациента экстубировать, производится плановая операция – трахеотомия.
А ведь всех больных ещё надо переворачивать – даже у молодых людей очень быстро появляются пролежни.
– Будет ли так, что COVID-19 по опасности «опустится» до гриппа?
– Да, конечно. Это тоже один из законов микробиологии и эпидемиологии. Но для этого мы должны что-то делать. Если мы будем говорить, что всё это ерунда, пандемия никогда не «закончится». Точнее, всё закончится плачевно, точно так же, как и другие пандемии, когда просто не было лекарств, когда медицина была вообще не на уровне. Это закончится просто очень высокой смертностью. Выживут только те, кто на самом деле имеет богатырский иммунитет. Таких мало. В ином случае наши организмы, в случае получения прививки, уже будут знать части этого вируса. Приведу аналогию: когда вы знаете папу и маму, уже примерно можно представлять, какие у них дети. Так же будет и с COVID-19. Если я в этом году через прививку уже познакомилась с «дедушкой» вируса, моя иммунная система уже будет немного подготовлена и сможет с бóльшими шансами побороть следующие варианты вируса. Точно так же происходит с гриппом – раньше от него умирали многие, и вообще почти все, у кого были сопутствующие заболевания. Но сейчас сопротивляемость гриппу – часть иммунной системы человека.
– Сроки сейчас предсказывать бесполезно?
– Пока нет, увы. Нужно время. В итоге должен развиться коллективный иммунитет – как с детскими инфекциями.
Вакцина – это профилактика, подготовка человека к вирусу. Есть стабильные вирусы и нестабильные. У стабильных низкие шансы в природе, так как если организм его уже знает, он будет защищаться. А такие как SARS-CoV−2, быстро меняющиеся, – более сложные. Они каждый раз выглядят по-разному, и за счёт этого иммунной системе его тяжело распознать вовремя и побороть. Поэтому важно знать сроки, когда и как часто такие вирусы мутируют. Но просто эту тенденцию проследить невозможно. Новый вирус появился недавно, значит, его мощь сейчас самая большая. Потом будет плато, потом начнётся снижение. Это всё эволюция, природа. И одни и те же законы. Наши дети и внуки будут относиться к вирусу SARS-CoV−2 так же, как мы относимся к чуме или столбняку – это история, они нас больше не интересуют.
Беседу вёл Григорий Аросев
